Социальные ограничения: содержание, структура, функции

прошлое, в качестве современных её выражений можно привести теорию

«холототехнодемократии» М. Бунге (28, с.94) или глобализацию, заставляющую

вспомнить о «мировой революции», но на этот раз уже не пролетарской, а

буржуазной.

Для рационалистического безумия по С.А. Левицкому характерны

рационализм средств при иррационализме (неразумности) целей, машинизация,

представляющая окарикатуренную и материализованную рассудочность,

наукообразность, слепота к глубинным смыслам мира и души, утилитаризм,

прагматизм, стандартизация, культ обыденности и банальности, стихийный

материализм и атеизм. Такой рассудок при создании системы социальных

ограничений не способен разрешить антиномию личности и общества и

колеблется подобно маятнику механических часов, то налево, то направо: от

марксизма и кейнсианства к либерализму и монетаризму и обратно. Подобный

двухтактный механизм закреплён в политической системе США.

Созданные механистическим рассудком системы социальных ограничений

являются негативными, так как ведут либо к деградации, а порой и

уничтожению личности, как это было в тоталитарных системах, либо к

деградации общества, распадающегося на враждебных друг другу атомарных

индивидов подчинённых государству – «Левиафану», как это описал Т. Гоббс.

Позитивная система социальных ограничений и свобод, напротив должна

вести к сохранению и развитию как личности так и общества. Подобные идеи

активно разрабатывались в 20 веке в философии русского зарубежья Н.Н.

Алексеевым, Н.А. Бердяевым, Б.П. Вышеславцевым, Н.О. Лосским, С.А.

Левицким, Н.С. Трубецким, С.Л. Франком и другими авторами. «В нахождении

должной гармонии между «я» и «мы» заключается задача истинно понятого

приспособления личности к обществу. Такому гармоничному отношению между

личностью и обществом учит персоналистический солидаризм, который

утверждает самоценность личности при императиве солидаризации ее с

обществом путем служения личности и общества сверхличным и сверхсоциальным

ценностям и путем солидаризации с такими сообществами»(233, с.183).

«Либерализм создал миф об абсолютно суверенной личности, миф, который

разбивается в прах при столкновении с проснувшейся общественной стихией. Но

еще хуже коллективистский миф о человеке как только о члене коллектива. Ибо

этот миф способствует архаизации и одичанию подсознания – частичному

возврату личности в сферу непреображенного «коллективного подсознания»,

приводя, таким образом, к духовному регрессу.

От обеих этих крайностей свободен персонализм, учащий об автономности

(но не абсолютности) личности, учитывающий всю силу общественной стихии, но

зовущий к преображению как личного, так и общественного подсознания через

свободное служение личности сверхличным и сверхобщественным ценностям

истины, добра и красоты»(233, с.184-185), - писал С.А. Левицкий.

В качестве примера концептуальной основы построения системы социальных

ограничений при подобном подходе могут быть представлены идеи С.Л. Франка.

«Можно формулировать общее положение: в плане длительного и прочного бытия

уровень общественного порядка стоит в функциональной зависимости от

нравственного уровня людей, его составляющих» (420, с.240). «Никогда не

следует забывать, что непосредственные законодательные меры против всякого

зла, - например против пороков (пьянства, разврата, азартных игр) или

против проявления жестокости, эгоизма, эксплуатации, несправедливости –

суть по …методу своего действия запрещения или, во всяком случае,

принуждения. Это суть всегда меры, извне обуздывающие человеческую волю

тем, что преграждает ей путь к действию на жизнь, либо же тем, что насильно

принуждает ее к определенному образу действия… При этом злая воля или

вредные для общества побуждения не устраняются, не искореняются по

существу, а только сдерживаются в своих проявлениях, как бы загоняются

внутрь. Но такого рода принуждение имеет некие имманентные пределы своей

эффективности; и эти пределы суть тем самым пределы всякого автоматического

государственно-правового совершенствования жизни. Принуждение необходимо

для обуздания греховной человеческой воли, для ограждения жизни от вредных

ее последствий. Однако, попытка направлять всю жизнь с помощью принуждения

приводит не только к рабству, но и к неизбежному при нем бунту злых сил,

которые находят всегда новые, неожиданные пути для своего проявления» (420,

с.241-242), - писал С.Л. Франк.

Таким образом, основой социальных ограничений направленных на

совершенствование человека и общества этот мыслитель справедливо видел

внутренние, религиозно-этические ограничения, внешние, государственно-

правовые ограничения для него вторичны. Внутренние ограничения личности

видятся в данном случае как сплав надсоциальных и социальных ограничений.

Поднятая тема внутренних и внешних ограничений личности возвращает нас

к важному вопросу о субъекте и объекте социальных ограничений. Вопрос этот

непростой. Как было показано выше, религиозная этика апеллирует к

сверхсоциальным ценностям. «Общество является лишь школой служения;

университетом же служения является над-общественная сфера высших ценностей

культуры»(233, с.185), - считал С.А. Левицкий. В этом утверждении есть

известное противоречие, так как культура является социальным явлением даже

в своих высших ценностях, хотя религиозные ценности вообще могут быть и

внесоциальными. Но, даже признав внесоциальный источник религиозных и

этических ценностей, мы должны будем согласиться с тем, что они реализуются

и применяются именно в социальной среде. Поэтому эти ценности правильнее

было бы назвать смешанными, социально-надсоциальными. Признать полностью

имманентный, социальный характер этих ценностей как это делают многие

современные философы нельзя, ибо в этом случае они приобретут релятивный,

неустойчивый характер и превратятся в объекты манипуляций социальных

авторитетов. Эти ценности можно представить в качестве независимого

«субъекта» социально-надсоциальных ограничений. Противостоящим ему объектом

оказывается личность и общество.

Согласно О. Шпенглеру, основным свойством жизни является стремление к

преодолению всех и всяческих ограничений и границ. Жизнь хочет уничтожить

все границы, к тому же любое единичное её проявление стремится слиться с

общим и всеобщим, преодолев свою индивидуальную ограниченность. Приняв этот

тезис, мы начинаем понимать, почему психологически ограничение свободы

воспринимается нередко негативно, и почему мы вообще можем ощущать свою

ограниченность. Вероятно, будь ограниченность изначально присуща жизни,

какое-либо её ощущение и осознание, как и стремление к свободе были бы

невозможны. Хорошо известно и противоположное психологическое состояние –

страх свободы, ксенофобия, которые можно назвать волей к ограниченности, в

том числе и социальной. Эта воля является одним из источников создания

социальных ограничений.

Для общества субъектами внешних социальных ограничений могут выступать

другие, конкурирующие (сотрудничающие) с ним общества или общества более

высокого уровня, фрагментом которых является данное общество. Например,

государства на международной арене могут ограничиваться другими

государствами или международными организациями, осуществляющими

надгосударственное управление как органы союзов государств или глобальных

управленческих структур. Сходная ситуация существует и на уровне

взаимодействия отдельных личностей и личностей с коллективами. Для личности

субъектами социальных ограничений выступают другие личности и коллективы,

причём тем более активно, чем более эгоистично личность отстаивает

собственные интересы. На это обратил внимание А. Макинтайр. «С одной

стороны, люди стремятся сохранить автономию и суверенность, приписывая им

ценность. В ней отражено несогласие индивидов с тем, чтобы их трактовали

как объекты манипуляции. С другой стороны, люди преследуют свои частные

интересы и связанные с ними вкусы. Такое поведение возможно только в рамках

манипулятивных отношений, которых индивиды стремятся избежать. Поэтому

поведение абсолютного большинства индивидов в современном обществе не может

быть последовательным» (Цит. по 260, с.13). Здесь мы сталкиваемся с одним

из социально-ограничительных парадоксов, когда чем более активно человек

стремится к независимости и свободе, тем более он ограничивается

окружающими в силу несоответствия его свободы, свободе окружающих, которую

он сам ограничивает. Выход из этого индивидуалистического тупика состоит в

согласовании взаимных интересов путём взаимных уступок.

Наибольшие возможности для установления выгодных им систем социальных

ограничений получают те группы и личности, которые либо обладают дающими им

власть социальными ресурсами в виде денег, собственности, должностей,

полномочий, привилегий, дипломов, знаний, умений и т.п., либо те, кто

находится в большинстве и чьи желания, мнения, установки, привычки,

являются, поэтому господствующими. Таким образом, основными субъектами

социальных ограничений в обществе оказываются «элита» и «большинство», а

объектами – «неэлита» и «меньшинство». Эти субъекты социальных ограничений

в зависимости от уровня их нравственного и психофизического развития могут

устанавливать как системы негативных, так и системы позитивных социальных

ограничений. В худшем случае возникает ситуация описанная Ф. Ницше: «Чернь

сверху, чернь снизу! Что значит сегодня бедный и богатый! Эту разницу забыл

я, - и бежал я все дальше и дальше, пока я не пришел к этим коровам» (306-

Т.2, с.197). В этом случае субъектами негативных социальных ограничений и

творцами лжесвободы выступают одновременно и элита (точнее, псевдоэлита),

для которой духовное и психофизическое развитие стоящих вне их корпорации

людей является угрозой их власти и привилегиям, и косные массы, привыкшие к

бездумно-инертному существованию.

Подобные псевдоэлиты естественно заинтересованы в сокрытии субъекта

социальных ограничений, выступающего в качестве одного из проявлений

субъекта управления. В этих целях создаётся соответствующая научная

мифология, разрабатывающая два диаметрально противоположных мифа. В случае

первого мифа утверждается наличие в обществе незыблемых законов социального

развития, как, например, в марксизме, предполагающих обязательный переход

всех обществ от феодализма к капитализму, от глобального Востока к

глобальному Западу и т.п. В этом случае реальный субъект социальных

ограничений может и не скрываться, но он перекладывает всю ответственность

за свою деятельность на «объективные» законы и процессы, выразителем

которых он якобы является.

Другая мифология напротив утверждает отсутствие каких-либо

закономерностей общественного развития, как, например, К. Поппер. Так как в

этом случае мир представляется набором хаотических случайностей, будущее

состояние которых непредсказуемо и неизвестно, то какая-либо

целерациональная, в том числе управленческая деятельность, оказывается

невозможной и бессмысленной по причине не гарантированности её результата.

Субъекта социальных ограничений в этой картине мира не существует, так как

все социальные ограничения возникают случайно и сами по себе и так же

исчезают. Исходя из подобных представлений, А. Макинтайр отрицает наличие

какого-либо профессионального управленческого знания. Бюрократия, по его

мнению, вообще ничем не управляет, осуществляя лишь имитацию этой

деятельности (См. 260). На мой взгляд, эмпирический социальный опыт не

подтверждает этого представления. Хотя бюрократы действительно не всесильны

и многие их затеи не удаются, а распоряжения и законы не выполняются, факты

систематического выполнения многих их распоряжений опровергают тезис об их

полной неспособности к управленческой деятельности.

Более адекватной мне представляется следующая модель. Существует более

или менее обширное множество вариантов или путей развития,

детерминированных по своему характеру, направлению и результату. Свобода

заключается в возможности выбора того или иного пути и возможности

изменения этого выбора равнозначной выбору иного пути в любые или

определённые моменты времени и пространства. В этом случае роль субъекта

социальных ограничений заключается в постановке объекта на тот или иной

путь и лишении возможности его смены. Управление здесь возможно, хотя и не

обязательно ведёт к желаемому результату. Возможно и сокрытие субъекта

социальных ограничений, по крайней мере, от сознания объекта. Элементарным

примером этой схемы являются регулярные выборные процедуры в

демократической системе управления.

Рассмотрев некоторые особенности системы социальных ограничений и

учитывая их в дальнейшем, можно перейти к рассмотрению основных структурных

компонентов данной системы.

2.3. Структура социальных ограничений.

Структурные компоненты системы социальных ограничений являются формами

проявления системообразующего фактора социальных ограничений – воли

общества к самосохранению и самоутверждению на разных уровнях культуры.

Главным, с содержательной точки зрения, атрибутом системы социальных

ограничений является концепция реализуемого этим обществом социокультурного

проекта, содержащая его главные ценностно-целевые установки и константы, в

особенностях которых концепция и находит своё выражение. Эта концепция

имеет статико-метафизический характер, так как в случае её изменения

социокультурный проект не будет реализован. Уровень концептуальных

социальных ограничений является высшим и одновременно наиболее скрытым

уровнем социальных ограничений. Многие мыслители предпринимали попытки

выявления концептуальных основ различных цивилизаций. Например, И.Л.

Солоневич попытался выявить эти основы у России, а так как выявленное им

показывало преимущество русской цивилизации над западной и многими другими,

то его работы стали замалчиваться. Сходные попытки выявления «русской идеи»

как цивилизационной концепции предприняли Н.А. Бердяев, С.Л. Франк и

другие авторы. В настоящее время актуальным является выявление концепции

Западной цивилизации, принудительно навязывающей свою систему социальных

ограничений всему миру. В качестве примеров существования подобных

концепций можно привести различные религии, в которых эти концепции

содержатся имплицитно, поэтому их выявление требует определённой аналитико-

синтетической и герменевтической работы. Такие различные концепции

жизнеустройства можно вычленить в Ветхом и Новом Заветах Библии, в Коране,

Законах Ману, священных текстах других религий. В качестве примера попытки

вычленения подобной концепции можно привести монографию В.Г. Тахтамышева

«Библейская идеология: образ и реальность мира». «Завершение формирования

корпуса священного текста свидетельствовало о том, что локальная

цивилизация завершила процесс своего осознания и дальнейший процесс состоит

в полном проникновении учения в общественную реальность»(385, с.33), -

писал В.Г. Тахтамышев. Конечно, эта концепция не обязательно носит

религиозный характер. Так, библейский текст «своё содержание… выражает в

религиозной форме. Хотя эта форма и противостоит религиозному догматизму,

всё же последний примиряется с ней и признаёт её в качестве своей. Будучи

признанной религиозным сознанием и оказывая разрушающее воздействие на него

(которое последним часто не осознаётся), Библия является уникальным

средством управления религиозным сознанием и удержания его в позитивных для

общественного целого рамках»(385, с.35), - отмечал В.Г. Тахтамышев.

Как видно из данной цитаты, по небезосновательному мнению В.Г.

Тахтамышева, заложенная в основу Библии концепция и выражающая её идеология

носит нерелигиозный характер. Вообще, вопрос о границах религиозных и

нерелигиозных (светских) учений и идеологий является спорным. Например, Р.

Эпперсон полагает, что религией является светский гуманизм, приводя в

качестве одного из аргументов решение Верховного Суда США: «суд постановил:

«Среди религий страны, которые не учат тому, что обычно рассматривается как

вера в существование Бога – буддизм, даосизм, этическая культура, Светский

гуманизм и другие»(484, с.420). Р. Генон полагал, что существует всего три

религии: христианство, иудаизм, ислам и множество метафизических систем.

Нередко светские идеологии подобные марксизму причислялись к

псевдорелигиям. Однако в любом случае различие являющихся основой идеологий

религиозных и светских концепций порождает разнообразие исходящих из них

систем социальных ограничений.

Идеология, в отличие от концепции, носящей предельно абстрактный

характер, является приспособлением концепции к условиям внешней – природной

и социальной среды и особенностям подвергающихся идеологической обработке

людей. Она имеет менее абстрактный и более детализированный характер по

сравнению с концепцией и соответственно более подвижна и подвержена

изменениям. Субъектом-носителем идеологии выступают рационально осознающие

основы господствующей концепции идеологи. «Только подавляющее меньшинство

членов общества способно действительно рационально и в полном объеме

постичь и осмыслить логику «правящих идей», их взаимосвязь, их гармонию.

Массам же эта «элита» передает определенные готовые нормативы, выведенные

из «правящей идеологии» (478-№3, с.1), - отмечалось в журнале «Элементы».

Идеология находит своё выражение в системе специфических мировоззренческих

представлений, способствующих реализации данной концепции. Например, в

марксизме концептуальной цели пролетарской революции соответствовало

мировоззренческо-идеологическое представление об огромной роли ручного

труда в становлении и развитии человека. Так как буржуазия не была занята

ручным трудом, то получалось, что она дальше отстояла от человеческого

архетипа, чем пролетариат, была ближе к обезьяне и поэтому господствовала

необоснованно. В кальвинизме по аналогичным причинам возникло представление

о божественной благодати, якобы осеняющей богатых.

Одним из проявлений первичных форм идеологии является язык, который

определяет, что и как вообще можно высказать и описать. Социальные

ограничения языка проявляются в его грамматике, фонетике, орфографии,

синтаксисе, пунктуации, количестве букв в алфавите и прочих особенностях.

Сложно согласиться с идеей В. фон Гумбольдта о том, что «мышление без языка

попросту невозможно»(119, с.408), что границы языка определяют границы

мышления, как полагали некоторые позитивисты, не учитывая возможностей

внеязыкового, образного мышления. Однако то, что невозможно или

затруднительно выразить в существующем языке так и остаётся в форме

туманных интуиций, мимолётных образов, неясных чувств, эмоций и томлений,

то есть фактически вытесняется за рамки культуры и общества, оставаясь

невыраженной частью внутреннего мира людей. Таким образом, язык как

первичная форма идеологии является матрицей возможных для выражения

состояний и чувств, определяющей их форму, взаимосвязи и комбинации. Что-то

при этом получает возможность выражения, а что-то не получает, не случайно

многие философы говорили о нехватке языка, о том, что у философии нет

своего языка и она по необходимости вынуждена косноязычно говорить на чужом

(Г.-Г. Гадамер).

В России широкомасштабная секуляризация языка осуществлялась в 18

веке, начиная с правления Петра I. Ф. Прокопович рассматривал церковно-

славянский язык как непросвещённый и препятствующий просвещению, как язык

ложного знания, стоящий на пути знания подлинного, как язык непонятный и

мешающий пониманию (См. 31). Это показывает, что идеология Просвещения

требовала для своего внедрения адекватного ей языка, который бы в отличие

от церковно-славянского не мешал её усвоению.

Язык как матрица возможностей развития внутренних сил человека и

система первичного моделирования мировоззрения, хотя бы посредством

акцентуации и связывания различных проявлений мира, является очень важной

формой социальных ограничений, предопределяющей возможности выражения

внутренних сил человека и акцентирующей (скрывающей) те или иные аспекты

мироздания. Эти возможности и ограничения языка являются, по сути,

концептуально предопределёнными, поэтому любая оригинальная концепция

пытается выстроить свой язык, а иногда и навязать его обладателям других

языков.

Языковые социальные ограничения, являясь одной из базовых, первичных

их форм буквально пронизывают всю культуру и все элементы системы

социальных ограничений.

Другой формой проявления идеологии, причём зависимой от языка,

является этика. Этика определяет негативное и позитивное в действиях и

мышлении людей и предписывает, как им следует себя вести в той или иной

ситуации. Этика определяет основные морально-нравственные установки людей

живущих в определённой культуре и находит своё выражение в содержании и

структуре моральных норм. Этические социальные ограничения могут быть более

примитивными, писанными, как 10 заповедей Моисея, а могут иметь и более

сложный, не фиксированный характер. В последнем случае этические

ограничения задаются в каждом конкретном случае исходя из ценностно-целевых

установок соответствующей концепции (идеологии) и не поддаются формальной

рационализации подобно механистическим нормам Ветхого Завета.

Этика как одна из форм идеологии является своеобразной и изменчивой в

различных культурах и идеологиях. Так, в марксистской этике владение

частной собственностью и основанная на ней эксплуатация человека человеком

считаются аморальными, а для Т. Гоббса наоборот, частная собственность –

Страницы: 1, 2, 3, 4, 5, 6, 7, 8, 9, 10, 11, 12, 13, 14, 15, 16, 17, 18, 19, 20