Социальные ограничения: содержание, структура, функции

человеческими ограничениями. Человеческие ограничения, по сути,

тождественны социальным ограничениям, потому что общество это совокупность

людей и все ограничения исходят от них же самих. Поэтому специально

рассматривать человеческие социальные ограничения не имеет смысла.

На этом рассмотрение базовых форм социальных ограничений,

тождественных некоторым основным категориям диалектики будет завершено,

хотя, как уже отмечалось, оно может быть расширено и продолжено. Очевидно,

что структура системы социальных ограничений является многомерной и не

может исчерпываться системой дуальных диалектических категорий. Как было

показано, все эти категории, представляемые в данной работе как базовые

формы социальных ограничений, являются взаимосвязанными. Каждое конкретное

социальное ограничение как правило попадает под несколько базовых форм

ограничений одновременно, то есть сами эти категориальные формы являются

взаимопересекающимися. Например, техника является по преимуществу

субъективным, внешним, материальным, вещным и качественно-количественным

социальным ограничением. По преимуществу субъективным социальным

ограничением, так как она всё же зависит от человека, но может и

объективизироваться, особенно в случае добровольного подчинения ей,

качественным и количественным, так как отдельные её единицы могут быть

однородны и поддаются счёту и измерению, но могут иметь и разные свойства,

форму и т.п., а значит и разное качество. Как видно, классификация

конкретного социального ограничения является делом не совсем простым, но

при желании вполне осуществимым. Подобная классификация позволяет связать

любое конкретное социальное ограничение с абстрактной системой философских

категорий в целях его лучшего понимания и выявления его взаимосвязи с

другими социальными ограничениями. Классификация всех конкретных социальных

ограничений была бы слишком обширной и поэтому приводиться здесь не будет,

тем более что цель данного раздела, заключающаяся в показе соответствующей

методологии, уже достигнута.

Однако, мир не развивается по законам логики, как полагал Гегель, и

поэтому представленная система категорий не может быть достаточной для

прояснения структуры, сущности и смысла системы социальных ограничений, но

лишь одной из возможных понятийно-объяснительных моделей. Понимание этого

побуждает меня представить наряду с вышеизложенной другую системную модель

социальных ограничений, которая позволит увидеть их новые грани. Эта модель

призвана конкретизировать вопросы о субъекте и объекте социальных

ограничений, их системообразующем факторе, смысле и структуре социальных

ограничений в любом обществе.

2.2. Особенности системы социальных ограничений.

Прежде чем описывать структуру социальных ограничений, целесообразно

было бы рассмотреть некоторые особенности системы социальных ограничений в

целом. Это рассмотрение послужит введением в авторскую модель социальных

ограничений.

В любой системе присутствует её системообразующий фактор (факторы),

выполняющий интегративно-управляющую функцию по отношению к системе.

Системообразующим фактором системы социальных ограничений, выполняющим

главную, социально-ограничительную функцию является, на мой взгляд, воля

общества к самосохранению и самоутверждению, или «воля к жизни». Это может

показаться банальным, но если эта воля вдруг исчезнет вместе с порождаемыми

ею ограничениями, общество неминуемо распадётся и погибнет. В истории

имеется достаточно примеров обществ, погибших и распавшихся в результате

постепенного снятия присущих им социальных ограничений. В качестве

отдалённого примера можно указать на Древний Рим периода империи, а в

качестве ближайших можно привести Россию начала 20 века и СССР периода

«перестройки», в которых процессы «либерализации» как снятия присущих им

социальных ограничений и изменения их структуры привели к довольно быстрому

распаду данных социальных систем. Так как большинство обществ не хочет

оказаться в ситуации России 1917 и 1991 годов, то они предпочитают

сохранять присущую им систему социальных ограничений или изменять её

достаточно осторожно. Один из ведущих теоретиков культурно-цивилизационного

развития обществ О. Шпенглер писал: «Первая основная тенденция жизни

агрессивна и оборонительна: власть и расширение. Вторая основная тенденция

– продолжение: секс»(505, s.19). Этот общий тезис «философии жизни» вполне

применим и к жизни обществ.

Однако при рассмотрении данного системообразующего фактора нужно

учитывать постоянное наличие в обществе следующих двух групп или типов

людей: принадлежащих к элитам и не принадлежащим к ним. Этот вопрос был

исследован Г. Моска, Р. Михельсом и В. Парето (См. 93). В данной ситуации

элиты (олигархии) всегда управляют, а не элита – народные массы всегда им

подчиняются. Поэтому воля общества (но не всех его отдельных членов) к

самосохранению и самоутверждению является в первую очередь волей к этому

правящих элит. Это тем более верно, что именно эти элиты и являются

основными потребителями имеющихся в обществе социальных возможностей и

благ, распределяющихся в силу социального неравенства по принципу

перевёрнутой пирамиды. Именно поэтому, по крайней мере, в теории, которая в

данном случае обычно совпадает с практикой, элиты должны быть максимально

заинтересованными в сохранении «своей» социальной системы. Правда, на

практике мы иногда видим обратное, когда эти элиты разрушают своей

деятельностью подконтрольные им общества, как, например, это сделал А.

Гитлер со своими соратниками, конечные результаты деятельности которого

были прямо противоположны заявленным целям.

Значит ли это, что мы должны признать в социальном организме наличие

суицидального фрейдовского «танатоса», как воли к смерти и саморазрушению

социальной системы? На мой взгляд такого «танатоса» в обществе не

существует. Конечно, различные культуры и цивилизации как наиболее развитые

формы социальных систем проходят в ходе своего развития различные фазы (См.

64), стареют и умирают, как это показали Н.Я. Данилевский, О. Шпенглер и Л.

Гумилёв. Но они вовсе не кончают свою жизнь самоубийством и не стремятся

сознательно к саморазрушению, хотя могут становиться жертвами внешней

агрессии и собственных неудачных авантюр, как в случае гитлеровской

Германии. Элита решает в этих случаях тоже далеко не всё – должны быть ещё

и те, кто готов исполнять её решения и приказы. Проигрывает же в подобных

случаях большинство. Поэтому следует вести речь не о воле общества и его

элиты к саморазрушению, а о воле и интересах отдельных социальных групп,

желающих улучшить своё положение за счёт разрушения социального целого и

деятельности внешних соперников и врагов данного общества, провоцирующих

создание в нём своей «пятой колонны». Эти явления хорошо исследованы в

литературе посвящённой Второй Мировой войне, разрушению СССР и

императорской России (См. 20, 29, 57, 60, 94, 191, 245, 265, 359, 361, 455,

484). Именно эти силы и являются субъектом, инициирующим в обществе

деструктивные и суицидальные социальные тенденции. Если рассматривать

общество как биологический организм, эти силы можно сравнить с инфекцией

или раковыми метастазами. С.Г. Кара-Мурза сравнивает их с жуками Ломехуза –

паразитами, живущими в муравейниках, которых муравьи вынуждены кормить и не

в состоянии ограничить, так как жуки хорошо освоили их «язык» и выделяют

одурманивающие вещества (191, с.13).

Это подтверждает мысль, что главной целью-ценностью системы социальных

ограничений является самосохранение, воспроизводство и поддержание

функционирования социальной системы. Причём это относится к любой

социальной системе, вне зависимости от её культурных качеств, от жестокой

тирании до «общества всеобщего благоденствия». Но эта цель осуществляется

не ради самой себя или «жизни ради жизни», а для реализации заложенной в

каждом обществе его культурной программы. «Пятый закон культурно-

исторического движения состоит в том, что период цивилизации каждого типа

сравнительно очень короток, истощает силы его и вторично не возвращается.

Под периодом цивилизации разумею я время, в течение которого народы,

составляющие тип, выйдя из бессознательной чисто этнографической формы

быта..., создав, укрепив и оградив свое внешнее существование как

самобытных политических единиц… проявляют преимущественно свою духовную

деятельность во всех тех направлениях, для которых есть залоги в их

духовной природе, не только в отношении науки и искусства, но и в

практическом осуществлении своих идеалов правды, свободы, общественного

благоустройства и личного благосостояния»(128, с.89), - писал Н.Я.

Данилевский.

Исходя из этого, социальные ограничения можно подразделить на

позитивные, реализующие главную цель и ценность сохранения общества и

негативные – системоразрушающие факторы. Системосохраняющими факторами

можно назвать ограничения социального «зла», а системоразрушающими –

ограничение социального «добра». Например, ограничение на продажу и

употребление наркотиков является системосохраняющим социальным

ограничением, подавляющим социальное зло, а допустим, недостаточная эмиссия

денег может быть системоразрушающим фактором деструктивным для экономики.

Очевидно, что эти социальные ограничения находятся в диалектическом

взаимодействии и многие из них помимо этого несут в себе двойственность,

являясь одновременно в чём-то вредными, а в чём-то полезными. Например,

сохранение догматического марксизма в СССР с одной стороны было

системосохраняющим, а с другой – системоразрушающим социальным

ограничением. Системосохраняющий потенциал догматизма заключался в том, что

в условиях идеократического общества он пресекал ненужные дискуссии,

могущие помешать практике. Однако вред от этого догматизма был всё же

большим, так как марксизм изначально содержал в себе не просто множество

ошибок, а положения прямо блокирующие достижение заявленных в нём целей –

построения социализма и коммунизма (См. подр. 88).

Некоторые авторы, например, Б. Мандевиль (о котором, кстати, хорошо

отзывался К. Маркс), считали, что ограничение социального зла, социальных

пороков является нецелесообразным, так как эти социальные пороки якобы

являются моторами не только экономики, но и социального развития вообще

(См. 264, 284). Так как то, что традиционно считается в этике злом

(пьянство, воровство, жадность, распущенность, эгоизм, расточительность и

т.п.) часто полезно, а добро (скромность, миролюбие, нестяжание,

бережливость) напротив часто вредно, то Б. Мандевиль предлагает лишь

ограничить конкретные проявления этих нравственных начал законодательно.

Зло по Мандевилю, допустимо и полезно, главное, чтобы оно не противоречило

законодательству, не нарушало его. Близкой позиции в данном вопросе

придерживался и Т. Гоббс, считавший несправедливостью лишь нарушение

законов и договоров, хотя он не столь откровенен, как Б. Мандевиль (См.

112). В принципе, первоисточником подобной «договорной» этики является

Ветхий Завет. Добро по Мандевилю также допустимо, но его следует ограничить

законодательно и социокультурно, ибо в отличие от зла оно не является

основой социализации человека, а значит, является отклонением от нормы,

требующим ограничения, исправления и, возможно, искоренения. Более всего

Мандевиль опасается возможного «опрощения» обитателей «человеческого улья»

и возвращения их в природно-патриархальное состояние от буржуазно-

технократической цивилизации. Позиция Б. Мандевиля наглядно демонстрирует

этическое качество оправдываемой им цивилизации, в которой пороки являются

основой её развития и которая поэтому органически неспособна к разрешению

социальных противоречий и созданию достойных условий жизни для большинства.

Концепция Б. Мандевиля служит теоретическим обоснованием и оправданием

устойчивого воспроизводства социального зла в современном мире и очень

важна для понимания концептуальных основ современной цивилизации.

Но этот пример демонстрирует также и релятивный характер содержания

социальных ограничений, их зависимость от общекультурных, концептуальных

установок, свойственных данной цивилизации. То, что является добром в одной

цивилизации, является злом в другой, поэтому и система позитивных и

негативных социальных ограничений для каждой цивилизации содержательно

будет своеобразной, что не мешает, однако, той или иной цивилизации

абсолютизировать свои ценности и социальные ограничения как

общечеловеческие.

Следует также учитывать, что негативные и позитивные социальные

ограничения могут быть как обязательными (необходимыми) для сохранения

социальной системы, так и произвольными (случайными), обязанными своим

существованием субъективизму и волюнтаризму отдельных личностей и групп.

При этом личность, вводящая те или иные социальные ограничения, неизбежно

оказывается выразителем групповых интересов, иначе её распоряжения никто не

будет выполнять. Обязательными для каждого общества будут социальные

ограничения, защищающие от разрушения его базовые цели и ценности, а

ограничения, затрагивающие конкретные вопросы реализации этих целей и

ценностей могут быть относительно произвольными и зависеть от конкретности

меняющихся условий и баланса групповых и индивидуальных интересов.

Например, в современном либерально-демократическом обществе

утверждается в качестве одной из базовых ценностей принцип плюрализма и

свободы слова, который позволяет правящим кругам выявлять разнообразие

точек зрения и мнений по каждому вопросу, а затем выбирать и поддерживать

наиболее желательные из них. Таким образом, плюрализм и свобода слова в

действительности оказываются выгодными в основном элите, так как

поддерживаются лишь выгодные ей мнения, а невыгодные замалчиваются,

дискредитируются, иногда преследуются. Плюралистам в этой ситуации

приходится либо подстраиваться под запросы элиты, либо готовиться к

возможным социальным неудачам. Поэтому свобода критики этой системы

оборачивается на пользу системе. Обязательным для сохранения такой модели

управления является ограничение «антиплюралистов» и попыток сделать какую-

либо одну точку зрения господствующей, а не ограничение свободы критики

этой системы с разных, конкурирующих позиций, как может показаться на

первый взгляд. А отношение к плюралистической оппозиции определяется здесь

как раз прагматикой конкретных условий и групповых интересов, так как

общество превращается в бесплатного референта элиты, чего нет в условиях

антиплюралистичного авторитаризма.

С проблемой позитивных и негативных социальных ограничений тесно

связан вопрос о подлинной и ложной свободе. Подлинная свобода ведёт к

эволюции общества в целом и его отдельных единиц (людей) в частности в

смысле их духовной развитости и реализации их творческих и психофизических

способностей во всём их многообразии, как врождённых, так и социально

приобретённых. «Только активно проявляя себя, вступая в связь с иными

деятелями и преодолевая «сопротивление материалов», деятель может активно

осуществлять свою свободу. Неосуществлённая же свобода диалектически

превращается в рабство… Она означает творческое искание новых путей и

возможностей»(233, с.142), - писал С.А. Левицкий.

Ложная свобода (лжесвобода) ведёт общество в целом и отдельных людей к

деградации, ослаблению их способностей и творческих сил. Конкретные

направления этого развития или деградации зависят от общих ценностно-

целевых установок различных цивилизаций, поэтому могут различаться. Тем не

менее, сами эти способности, служащие основой цивилизационного развития

являются вполне объективным фактором. Их рост должен сопровождаться и

духовным, нравственным развитием, чтобы они не были обращены во зло.

Поэтому свобода развития и творческой реализации этих способностей является

подлинной свободой, а, допустим, свобода курения табака или дезинформации в

СМИ является лжесвободой, ведущей общество и личность к деградации. Х. Ленк

(234) и другие авторы исходя из обстоятельств современного общества, когда

у многих появляется достаточное количество свободного времени и средств,

видели в духовной и творческой деятельности также и практически

единственное спасение от безделья, деградационно-паразитарных форм досуга и

сопутствующей им деградации. В качестве примера описания реализации

лжесвободы можно привести концепцию «Общества спектакля» Г. Дебора, в

котором подлинная жизнь и свобода подменяются их театрализованно-

фальсифицированными суррогатами. «Спектакль есть капитал на той стадии

накопления, когда он становится образом…Спектакль – это не совокупность

образов, но социальные отношения между людьми, опосредованные образами…

Спектакль… действует через… дефрагментацию тотальности протеста и

подменяющий реальность симуляцией… последующих фальш-синтезов… Фантазия

уничтожается, свобода перелицовывается в дурную бесконечность потребления,

будучи пойманным в ловушку каковой человек становится рабом скуки как

современной формы социального контроля… Стратегическая цель

функционирования спектакля – продуцирование у его жертв забвения их

собственного порабощения; радикальное средство поддержания этого забвения в

случаях возникновения особо интенсивных форм протеста – фальсификация

самого импульса протеста: «Господствующая идеология низводит до уровня

банальности [направленные против неё] субверсивные изобретения и затем,

стерилизовав их, распространяет [их уже как товар] в избытке»(131, с.180),

- считал Г. Дебор.

«Европейское общество не заинтересовано в развитии человека. С этой

точки зрения европейская цивилизация является системой самоподдерживающихся

социальных процессов, которая паразитирует на духовном и физическом

потенциале человека как вида… Подавление наиболее развитых своих членов –

основной способ существования европейского общества… В тех сферах общества,

в тех странах и социальных структурах, где подавлять уже некого,

общественная жизнь деградирует и угасает»(59, с.182), - считает белорусский

психолог В.И. Бородкин. Социально ограничиваться могут различные

способности и проявления человека или группы: его мышление, речь, чувства,

воля, предметная практическая деятельность, то есть практически весь спектр

его потенциальных (которые не выявляются и не развиваются) и актуальных

(которые остаются невостребованными, запрещаются и подавляются) качеств и

свойств. Наиболее свободен человек в своём мышлении и публично не

выражаемых чувствах, менее свободен в речи и наименее свободен в

практической деятельности, являющейся основным объектом социальных и

природных ограничений. Как справедливо отмечал Н.А. Бердяев, свобода

закономерно убывает по мере погружения деятеля в материю.

Принцип разделения свободы на подлинную и мнимую методологически

является очень важным, так как он способствует выявлению и критике

многочисленных лжесвобод широко распространившихся в современном обществе и

смешанных с подлинными свободами. Исходя из этого методологического

принципа, можно понять, что известная формула «запрещено всё, что не

разрешено» не означает обязательного торжества несвободы, так как могут

быть запрещены именно проявления лжесвободы, а формула «разрешено всё, что

не запрещено» не обязательно даёт больше свободы по сравнению с предыдущей,

ибо это разрешение не различает свободы и лжесвободы, а запрещены могут

быть как раз проявления подлинной свободы.

Подлинная свобода составляет диалектическую пару с позитивными

социальными ограничениями, а лжесвобода – оборотная сторона негативных

социальных ограничений, причём если во внутреннем взаимодействии этих

диалектических пар преобладает гармония, то во взаимодействии одной пары с

другой преобладает конфликт. Конфликтующие пары ограничений-свобод

стремятся к взаимному вытеснению, их отношения антиномичны. Лжесвободы

неизбежно подавляют и вытесняют подлинные свободы и наоборот. Чем шире

распространяется провоцируемая лжесвободой деградация, тем уже становится

поле развития и прогресса.

С реализацией позитивных и негативных социальных ограничений тесно

связана проблема взаимодействия личности и общества. В обществах

построенных на основе низших рассудочных категорий система социальных

ограничений устроена так, что она либо подавляет личность в угоду обществу

(коллективу), либо подавляет права и интересы обществ (коллективов) в угоду

индивидуалистическому своеволию отдельных лиц, как это имеет место в

либеральных доктринах и осуществляется на практике в ходе глобализации,

разрушающей суверенитеты государств и национально-культурную идентичность

народов (См. подр. 274). «Демократия неблагоприятна появлению сильных,

ярких, творческих личностей, она создает нивелирующую общественную среду,

которая стремится целиком поглотить личность и подчинить ее себе»(47,

с.169), - писал Н.А. Бердяев.

В этом проявляется «безумие рационализма» (С.А. Левицкий). «Наша эпоха

– эпоха рационалистических утопий, за нарисованным фасадом которых

скрывается разрушительный хаос безумия. Технократия, этатизм, коммунизм –

все эти и многие им подобные плоды современности по-разному грешат

«безумием рационализма». Всякая утопия при попытке претворения ее в

действительность мстит за себя насилием над действительностью…»(233,

с.335), - писал С.А. Левицкий. Эпоха рационалистических утопий не ушла в

Страницы: 1, 2, 3, 4, 5, 6, 7, 8, 9, 10, 11, 12, 13, 14, 15, 16, 17, 18, 19, 20