Моцарт

вина, то Констанция готовила ему его любимый пунш, что дало повод его

врагам распространить ложный слух о его любви к крепким напиткам. Все

знавшие его близко и друзья его отрицали это как клевету. Во время его

работы Констанция садилась возле него и рассказывала ему веселые сказки;

слушая их и смеясь от всей души, Моцарт продолжал сосредоточенно и

безостановочно работать над своими бессмертными произведениями. Гений его

творил непрерывно. За обедом он забывал о еде, комкал салфетку и устремлял

неподвижный взор в пространство, прислушиваясь к мелодиям, звучавшим в его

голове. Поэтому жена всегда резала ему говядину из опасения, что в минуту

вдохновенной рассеянности он вместо говядины отрежет свои пальцы. Совершая

свой утренний туалет, он бегал взад и вперед по комнате, очевидно, сочинял,

и часто, когда парикмахер трудился над его прической, он вскакивал и

бросался к роялю, а бедный парикмахер с бантиком в руке устремлялся за ним.

Во время таких приступов вдохновения Моцарт сначала напевал тихо, потом все

громче и громче, наконец, весь горел и не терпел, чтобы ему мешали. Ему

было достаточно двух-трех нот, одного намека, чтобы вспомнить до мельчайших

подробностей все то, что мимолетом создало его воображение; поэтому он

никогда не расставался со своей записной книжкой. О необычайной быстроте

его работы можно заключить из следующего факта: в Вену приехала знаменитая

молодая скрипачка — Стриназакки. По примеру почти всех приезжих артистов

она обратилась к Моцарту с просьбой написать арию для ее концерта. Моцарт

обещал, но к ужасу артистки в вечер накануне концерта ария не была начата.

Моцарт, успокоив ее, сел за работу, и вскоре ария была готова. Моцарт сам

исполнил партию фортепиано — по нотам. Но императору, смотревшему в

бинокль, показалось, что на пюпитре перед Моцартом лежит лист чистой нотной

бумаги. Он призвал его в ложу и приказал показать ему новую арию. Моцарт

принес лист совершенно девственной чистоты: всю свою партию он

сымпровизировал. «Как ты смел!»—воскликнул император в негодовании. «Но

ведь все ноты были!» — возразил Моцарт. Рассказывают, что накануне первого

представления «Дон Жуана» увертюра еще не была написана, а Моцарт

беззаботно проводил вечер среди друзей. Наконец его почти силой засадили за

работу; он писал всю ночь при помощи вина и сказок жены, так как каждую

минуту готов был заснуть; в семь часов утра увертюра была сдана переписчику

и вечером сыграна с листа с большим блеском. Эта необычайная быстрота

творчества объясняется тем, что вся черная подготовительная работа

совершалась у него в голове, и он записывал уже готовое; случалось даже

так, что, записывая одно, он в то же самое время сочинял другое. Он никогда

не сочинял за роялем, а, по выражению жены, писал ноты, «как письма».

Музыка Моцарта изящна, благородна, грациозна. «Моцарт бесконечный

мелодист; все у него поет, темы его сонат — настоящие арии. Он мелодист

приятный, благозвучный; он поет лирически, не страдая за человечество. Этот

человек испытал так много страданий, что отклик их должен бы был звучать в

его музыке, между тем она полна света, мира и душевной ясности. В его

музыке редко слышатся страсти, но она проникнута чувством, глубокой

поэзией, полна жизнерадостности и веселья. В ней нет сентиментальности, но

в каждой ноте сияет любовь и красота. В музыке его нет ничего грубого,

пошлого; душа его какою была в жизни, такою же вылилась и в его творениях;

«за что ни брался Моцарт, из всего у него выходили жемчужины».

Любимой формой сочинения Моцарта, более всего удовлетворявшей

потребностям его духа, была опера; и она всецело обязана ему своим

развитием и тем драматизмом, который впервые у него выступил в музыке

наравне с действием и со словами. До него в опере, как и во всей музыке,

царила итальянская школа, основанная на ложных началах. Ее главная цель

была виртуозность и внешние эффекты; на содержание, на соответствие слов с

музыкальной фразой не обращалось внимания. Свободный полет фантазии был

стеснен нелепыми правилами, созданными рутиной, но не вытекавшими из

внутренней потребности, что иногда мешало достижению надлежащей силы и

красоты выражения. Притом допускались такие антихудожественные приемы, как

остановка среди фразы с целью дать возможность певцу выдержать удобную для

пения гласную или показать в длинном пассаже подвижность своего голоса.

Иногда действие прерывалось в ожидании скучной ритурнели (припева) или же

чтобы дать певцу время запастись воздухом для длинной ферматы (выдержанной

ноты).

Моцарт преобразовал оркестр и первый применил его в том полном составе, в

каком употребляется он до сих пор. Младенческие оперы Моцарта написаны

всецело под влиянием итальянских композиторов, но уже в «La finte

giardiniera» его гений начал проявлять свою самобытность, а в последних

сочинениях все ярче и ярче выступало направление, возродившее оперу к новой

жизни. Лучшие его оперы, в которых его гений достиг полного расцвета и

проявился в полном блеске и силе, это — «Свадьба Фигаро», «Волшебная

Флейта» и «Дон Жуан». Все три оперы были написаны им в Вене; Моцарт сам

выбрал сюжет «Свадьбы Фигаро» из комедии того же названия Бомарше, а

известный в то время либреттист да Понте передал слова для оперы.

Постановка оперы встретила немало препятствий: во-первых, император

запретил представление пьесы Бомарше на сцене национального театра; когда

же он, познакомившись с изменениями и сокращениями либретто, разрешил

оперу, то против нее вооружились все завистливые и недоброжелательные

музыканты с итальянцами во главе. Чтобы положить конец всем интригам,

император приказал немедленно поставить Фигаро. О первом представлении его

существует два совершенно различных рассказа: одни передают, что певцы и

музыканты так дурно исполняли свои партии, что Моцарт в отчаянии вбежал в

ложу к императору, прося его защиты; другие рассказывают, что первое

представление было блестящим и представляло настоящий триумф: театр был

переполнен, почти все номера повторялись два-три раза, так что опера

продолжалась вдвое дольше. Последнему рассказу можно скорее верить, так как

он подтверждается письмом Леопольда Моцарта, приехавшего в Вену на это

представление, и еще тем курьезным фактом, что вслед за первым

представлением «Фигаро» вышло запрещение требовать повторения номеров.

Конечно, о таком запрещении позаботились враги Моцарта, употреблявшие все

усилия, чтобы помешать успеху его произведений. Одно время «Фигаро» затмил

успех оперы «Cosa rara» Мартини, и в продолжение двух лет после того

представления «Фигаро» не давались, возобновившись только в 1789 году.

За все неудачи и неприятности в Вене Моцарта вознаградила Прага.

Музыкальная публика в Праге была гораздо развитее венской, обладала более

тонким и художественным вкусом, и Моцарт среди нее нашел себе надлежащую

оценку. Немедленно после постановки «Фигаро» в Вене антрепренер пражской

Оперы Бондини поставил ее у себя; опера привела слушателей и исполнителей в

необычайный восторг: певцы и оркестр послали Моцарту приглашение приехать в

Прагу и приложили к письму сочиненное в честь него стихотворение. Конечно,

Моцарт не замедлил воспользоваться приглашением и вместе с женой отправился

в Прагу. Их поместил у себя граф Тун и в тот же день устроил в своем доме

концерт, после которого Моцарта повезли на бал, где собрался весь цвет

пражской молодежи и все танцы состояли из мотивов «Фигаро». Вообще, в то

время в Праге «говорили только о «Фигаро», слушали только «Фигаро» и вечно

все «Фигаро»,— как пишет сам Моцарт. Нечего и говорить о том, как публика и

артисты отнеслись к Моцарту; достаточно сказать, что он послал письменную

благодарность дирижеру оркестра, Стробаху — так доволен он был сам

исполнением своей оперы. Тут же, среди своих друзей, он сказал, что с

удовольствием написал бы оперу для публики, которая так хорошо его

понимает, как здесь; Бондини поймал его на слове и заключил с ним контракт,

по которому Моцарт обязывался представить новую оперу к началу будущего

сезона, за сто дукатов. Эта опера называлась «Дон Жуан». В Праге Моцарт дал

два концерта с громадным успехом и возвратился в Вену, обогащенный тысячей

флоринов. Текст к «Дон Жуану» Моцарт поручил тому же да Понте, и в сентябре

1787 года снова отправился в Прагу заканчивать оперу на месте ее первого

представления. Импресарио приготовил Моцарту помещение в гостинице «Трех

львов», но Моцарт проводил большую часть времени в виноградном саду своего

друга Дуссека, где и писал за каменным столом среди зелени, окруженный

друзьями, с которыми болтал и играл в кегли, что нисколько не мешало его

творчеству.

Про репетиции «Дон Жуана» рассказывают следующие анекдоты: одна певица

никак не могла вскрикнуть достаточно естественно и сильно. После многих

тщетных повторений Моцарт пошел на сцену, подкрался к ней сзади, неожиданно

и довольно грубо схватил ее за руку — она вскрикнула, как нельзя лучше.

«Вот так хорошо,—засмеялся Моцарт,— вот так и надо кричать». У одного

трубача тоже никак не выходило одно трудное место, и Моцарт направился к

нему, чтобы объяснить, как этот пассаж должен звучать. Трубач обиделся:

«Того, что вы хотите, нельзя сделать, и не вам меня учить играть на трубе».

«Боже меня избави от этого,— воскликнул Моцарт,— дайте мне ноты, я их

исправлю». И он изменил это трудное место. О том, как он написал увертюру

накануне представления, уже сказано: увертюру исполнили с листа, и «хотя

много нот попадало под пюпитры», по выражению самого Моцарта, но вся опера

прошла с блестящим успехом. Надо заметить, что оркестр состоял из далеко не

первоклассных артистов, но, воодушевленные гениальной музыкой и

присутствием автора, они доказали, что при добром желании даже с небольшими

силами можно достигнуть многого. Настроение и прием публики были самые

торжественные; тотчас после представления импресарио послал да Понте

восторженное письмо, начинавшееся так: «Да здравствует да Понте! Да

здравствует Моцарт! Все импресарио и все исполнители должны вас

благословлять!»

В Вене «Дон Жуан» был поставлен в первый раз только год спустя и не имел

никакого успеха. Моцарт настолько знал вкусы венцев, что и не ожидал

никакого успеха. Вскоре после «Дон Жуана», считающегося лучшей оперой

Моцарта, он написал «Cosi fan tutte» по заказу императора и на слова да

Понте. Опера имела успех, но продержалась на сцене очень недолго.

«Волшебная Флейта» обязана своим возникновением следующему случаю: в Вене

жил один антрепренер Шиканедер, незаслуженно пользовавшийся дружбою

Моцарта, что, к сожалению, случалось довольно часто. Антрепренер этот

прогорел, и ему приходилось плохо. Он обратился за помощью к Моцарту, прося

написать ему оперу с чудесными превращениями, чтобы заинтересовать публику

и привлечь толпу в театр. Текст составил сам Шиканедер, и Моцарт,

увлеченный великодушием, а также фантастическим сюжетом, написал музыку

безвозмездно, прося только вернуть ему партитуру, которая могла бы

послужить ему источником большого дохода. Шиканедер благодаря «Волшебной

Флейте» поправил свои дела и не только ничего не заплатил автору за его

труды, но без его ведома перепродал партитуру. «Волшебная Флейта» была дана

в первый раз 30 сентября 1791 года. Вопреки ожиданиям успех ее в первом

действии был небольшой. Моцарт, бледный и взволнованный, побежал на сцену к

Шиканедеру, который всячески старался его успокоить. С каждым актом успех

оперы возрастал, и под конец публика стала усиленно вызывать автора. Но

Моцарт, оскорбленный холодным приемом вначале, спрятался в самый дальний

угол сцены; его с трудом убедили выйти к публике. Некто Шнек, сидевший во

время первого представления в оркестре, пришел в такой восторг, что со

своего стула дополз до дирижерского места, схватил руку Моцарта и поцеловал

ее. Моцарт ласково поглядел на него и, продолжая дирижировать правой рукой,

левой погладил его по щеке. Вскоре «Волшебная Флейта» облетела всю Германию

и стала одной из любимейших опер. Небывалый успех ее вызвал массу

подражаний, и повсюду стали давать: «Волшебное кольцо», «Волшебную стрелу»,

«Волшебное зеркало» и т.д. Все эти оперы, однако, доказали авторам и

публике, что одного волшебного названия мало для верного успеха.

ПОСЛЕДНЕЕ ПУТЕШЕСТВИЕ. «РЕКВИЕМ» И СМЕРТЬ.

Положение Моцарта в Вене продолжало быть тягостным. Венцы не умели

достаточно его ценить, не понимали его музыки, которая рядом с итальянской

казалась им слишком тяжеловесной и поражала их слух непривычными

сочетаниями и приемами. При дворе он тоже не нашел должной оценки благодаря

проискам Сальери и других музыкантов. Во всех торжественных придворных

концертах, в которых участвовали лучшие силы, Моцарт отсутствовал: его

намеренно забывали, оставляли в стороне. Во время празднеств по случаю

бракосочетания эрцгерцога Франца с принцессой Елизаветой была поставлена

опера Сальери «Аксур», а «Дон Жуан» вследствие этого отложен чуть не на

целый год.

Моцарту как придворному композитору только поручали писать танцы для

придворных балов!

Между тем жена его продолжала часто хворать; ее болезнь требовала

тщательного ухода, долгого пребывания на водах; семья увеличивалась, а

средства уменьшались, и в будущем не предвиделось никакого улучшения

положения. Моцарт падал духом, переставал работать, и в письмах его к

друзьям прорываются восклицания: «Какой я несчастный!»

В надежде поправить свои средства он предпринял небольшое артистическое

путешествие. В Дрездене он играл при дворе курфюрста и получил сто дукатов;

в Лейпциге дал концерт, блестящий по успеху, но скудный по сбору, отчасти

благодаря тому, что сам Моцарт направо и налево раздавал даровые билеты.

Про этот концерт рассказывают, что на репетиции Моцарт взял слишком скорый

темп. Музыканты отстали; он начал снова — еще скорее, и так четыре раза,

пока музыканты не рассердились и не заиграли с должным огнем. Затем Моцарт

объяснил друзьям, что сделал это нарочно, так как видел, что все эти

почтенные музыканты уже в преклонных годах, и нужно было их раздосадовать

для того, чтобы они сыграли с огнем и блеском.

В Берлин он приехал как раз в день представления своей оперы «Констанция

и Бельмонт, или Похищение из Сераля», написанной в то время, когда он был

женихом. Он пошел в театр и сел возле оркестра. Внимание зрителей невольно

было привлечено этим маленьким незнакомцем, все время делавшим довольно

громкие замечания об исполнении. Когда же вторые скрипки вместо d взяли

dis, то этот странный человек закричал на весь театр: «Черт возьми! Берите

d!» Тогда только его узнали. В театре произошел переполох, и примадонна, г-

жа Баранус, отказалась петь перед великим маэстро. Он должен был пойти на

сцену, успокоить ее и обещать, что сам разучит с нею партию.

Путешествие не увеличило средств Моцарта: то немногое, что ему удалось

получить, он частью оставил в дороге, частью раздал друзьям; поэтому,

собираясь в обратный путь, он советовал жене радоваться его возвращению

больше, чем деньгам. Моцарт предпринимал еще путешествие в Мюнхен и

Мангейм, но оно, как и первое, не дало ему материальных выгод.

Вскоре после того умер император Иосиф, и ему наследовал сын его Леопольд

II. После смерти Иосифа в составе придворной капеллы произошли некоторые

перемены, но они ничем не отразились на печальном положении Моцарта: он по-

прежнему оставался в стороне, забытый теми, кто больше всего должен был бы

ценить его гений. Только друзья его—пражцы, верные своей симпатии, поручили

Моцарту написать оперу в честь коронования Леопольда II королем Богемским.

Для текста были взяты слова Метастазио, знаменитого в свое время

либреттиста, и опера называлась «Милосердие Тита». В восемнадцать дней вся

опера была не только окончена, но уже разучена! Однако на этот раз пражцы,

отвлеченные мыслями о празднествах, отнеслись менее тепло к своему любимцу.

Нужда, заботы, неудовлетворенность положением начинали пагубно отражаться

на настроении и здоровье Моцарта, и в Прагу он поехал уже полубольной. В

театре он чувствовал себя дурно, постоянно принимал лекарство; холодный

прием подействовал на него тем более угнетающе, что именно от Праги он ждал

сочувствия и поддержки. Прощаясь с друзьями, он не мог удержаться от слез,

как будто чувствовал, что это прощание— последнее. По возвращении в Вену он

снова принялся за «Волшебную Флейту»; часто во время работы ему делалось

дурно, он лежал в продолжительных обмороках, но, оправившись, принимался за

сочинение с удвоенным рвением; и трудно себе представить, сколько мог

создать этот больной и расстроенный человек в последний и самый тяжелый год

своей жизни, как будто спешил дать искусству сразу все то, что могла бы

отнять у него преждевременная смерть.

В то время как Моцарт был всецело погружен в «Волшебную Флейту», к нему

пришел какой-то странный незнакомец — высокий, худой, в сером плаще, с

серьезным лицом, и передал ему анонимное письмо, автор которого в самых

лестных выражениях просит его написать «Реквием». Моцарт принял заказ,

назначив за него пятьдесят дукатов. Незнакомец снова явился, выплатил все

деньги сполна вперед, обещав по окончании заказа увеличить вознаграждение

за то, что автор был скромен в своих требованиях; при этом он заявил, чтобы

Моцарт никогда не пытался узнать имя заказчика, ибо это ему не удастся. Эта

таинственность и странная внешность незнакомца произвели удручающее

впечатление на расстроенное воображение Моцарта. Он принял его за существо

сверхъестественное, и с тех пор его не покидала мысль о скорой смерти.

Моцарт принялся за сочинение «Реквиема» со всей страстностью измученной

души, приготовляющей себя к смерти, так как был уверен, что пишет этот

реквием для себя.

Эта таинственная история, так печально подействовавшая на Моцарта и

долгое время смущавшая всех своей загадочностью, теперь разъясняется

совершенно просто. Возле Вены в своем имении жил граф Франц-Вальзек фон

Штуппах; он любил музыку, сам играл на виолончели, хотя плохо, и устраивал

у себя музыкальные собрания. Граф страстно желал прослыть за композитора,

но роковая прихоть судьбы лишила его таланта. Тем не менее, чтобы исполнить

заветную свою мечту, он заказывал разным композиторам квартеты и другие

сочинения и затем, тщательно переписав, выдавал их за свои. В его столе

нашли написанную его рукой симфонию, в которой узнали творение Моцарта. У

графа умерла жена; он хотел почтить память покойной торжественным

реквиемом, который заказал Моцарту при посредстве своего управляющего

Лейтгеба — той самой таинственной личности, что вручила Моцарту письмо.

Таинственность заказа ему была необходима для того, чтобы иметь возможность

выдать реквием за свое сочинение, что ему и удалось: сначала в доме его

хорошего знакомого, а затем во время торжественной службы по покойной в

монастыре местечка Нейштат. Реквием был исполнен как произведение графа,

как гениальная дань его скорби по жене.

Между тем Моцарт под влиянием мысли о роковом для него значении реквиема

все слабел и слабел. Недомогание, впервые обнаружившееся в Праге, все

усиливалось: веселый и беспечный Моцарт стал мрачным, его преследовала

мысль, что его отравили, тем не менее он продолжал работать даже ночью.

Жена, с постепенно возрастающим ужасом следившая за развитием непонятного

ей недуга, всячески старалась развлечь Моцарта, собирала вокруг него

друзей, возила его за город, надеясь на благотворное влияние природы, и вот

однажды, во время прогулки, он решился сообщить ей то, что таким гнетом

лежало на его душе.

Со слезами на глазах он ей сказал: «Я знаю, что пишу реквием для себя. Я

чувствую себя слишком плохо, и долго не протяну. Наверное, мне дали яд — я

не могу отделаться от этой мысли». Испуганная Констанция прибегла к

энергической мере: она немедленно отняла у него партитуру и тем самым

принудила его отдохнуть. Во время этого насильственного отдыха Моцарт

написал кантату для масонской ложи, членом которой он состоял. Блестящий

успех кантаты, исполненной под личным управлением автора, благотворно

отразился на угнетенном состоянии его духа. Он объявил жене, что чувствует

себя лучше, что отравление — не более чем плод его расстроенного

воображения, и просил вернуть ему ноты. Успокоенная жена, поверив его

словам, исполнила его желание, но как только он принялся за реквием, то

опять впал в уныние, заговорил об отравлении и наконец слег в постель. Руки

и ноги у него распухли и он не мог сделать почти ни одного движения. Две

недели пролежал он больной, с необыкновенным терпением и кротостью перенося

свои страдания: ни единой жалобы не вырвалось у него, напротив того, он

старался быть приветливым, веселым и с неудовольствием позволил перенести в

другую комнату свою любимую канарейку, пение которой ему мешало. Часто

вечером он переносился мысленно в театр и, глядя на часы, говорил: «Вот

теперь поет царица ночи!» За день до смерти он сказал жене: «А я бы хотел

еще раз послушать ее!» И стал напевать чуть слышным голосом арию Папагено.

Реквием продолжал его занимать: накануне смерти он попросил друзей своих

спеть с ним реквием и сам пел партию альта, но при первых же нотах заплакал

от мысли, что реквием не будет окончен. «Разве я не говорил, что пишу его

для себя?» В самый день смерти он подозвал к себе своего друга и ученика

Зюсмейера, долго беседовал с ним, объясняя ему свои планы насчет окончания

реквиема. На долю этого счастливого ученика выпала великая честь докончить

бессмертное произведение гениального учителя. Незадолго до смерти Моцарту

принесли заявление о назначении ему тысячи флоринов ежегодно по подписке от

венгерского дворянства; другое заявление из Амстердама о назначении ему еще

большей суммы за несколько музыкальных произведений в год. Мало того, ему

принесли назначение его капельмейстером в церковь св. Стефана; эта

должность давала помимо большого содержания и большие доходы.

Теперь, когда было поздно, когда нужда и неудачи завершили свое роковое

дело, перед Моцартом открывалась обеспеченная блестящая будущность, которой

он не мог воспользоваться. Он просил передать назначение при церкви св.

Стефана Альбрехтебергеру, впоследствии учителю Бетховена, говоря, что «ему

перед Богом и людьми принадлежит это место!»

Моцарта ежедневно навещала сестра жены, София Гайбль, и когда однажды она

вошла к нему, он встретил ее словами: «Слава Богу, что вы пришли; эту ночь

останетесь здесь, вы должны видеть, как я умру». Софья Гайбль старалась

успокоить и разуверить его, но он отвечал ей: «Я чувствую запах смерти на

языке; и кто же поддержит мою милую Констанцию, если вы уйдете». Вечером

послали за врачом, которого после долгих поисков нашли в театре и уговорили

прийти к больному до конца представления. Врач объявил Моцарта безнадежным

и велел приложить к его пылающей голове холодный компресс, который так

потряс умирающего, что он впал в бессознательное состояние и не приходил

больше в себя. В бреду он все говорил о реквиеме, надувал губы, воображая,

вероятно, что играет на трубе. Около полуночи он приподнялся на постели,

глаза его открылись, затем он повернулся к стене и как будто задремал.

Он скончался в час ночи 5-го декабря 1791 года. Его тело выставили в

рабочем кабинете, и на другой день толпы народа приходили поклониться праху

великого музыканта. После смерти его вдова осталась без всяких средств к

существованию с двумя малолетними сыновьями. В пенсии Констанции отказали,

но посоветовали ей устроить концерт, на который император пожертвовал

настолько большую сумму, что ее хватило на уплату долгов. Печальная весть о

кончине Моцарта быстро разнеслась повсюду. В Праге, в церкви св. Николая,

состоялась торжественная служба, на которой присутствовало несколько тысяч

человек. Всю церковь убрали трауром, посреди нее возвышался катафалк,

залитый огнями и окруженный учениками гимназий; более ста двадцати

музыкантов исполняли реквием Реслера. Так пражцы почтили память своего

любимца. В Вене же происходило совершенно обратное: хлопоты о похоронах

взял на себя Друг Моцарта Ван-Свитен, но странно, что ни ему, ни кому из

друзей Моцарта не пришла мысль взять на себя расходы по похоронам и

обставить их прилично; теперь же, при скудных средствах Констанции,

похороны были назначены самые бедные. Отпевание тела Моцарта происходило 6

декабря в три часа дня в часовне при церкви св. Стефана. Убитая горем

Констанция чуть не заболела, и ее отправили на некоторое время к знакомым.

Никто не проводил праха Моцарта на кладбище и никто не присутствовал при

его погребении; мало того, за недостатком средств не могли купить

отдельного места для могилы, и тело Моцарта опущено было в общую яму, куда

зарывались 10—15 гробов сразу, и которая возобновлялась каждые десять дней.

Над ним даже не позаботились поставить крест, так как жена его

предполагала, что крест будет поставлен от церкви; и когда Констанция,

оправившись от потрясения, поспешила на кладбище, то она нашла там нового

сторожа, не сумевшего показать ей место, где похоронен ее муж. Хотя

впоследствии и воздвигли памятник там, где, по догадкам, предполагалась

могила Моцарта, но до сих пор наверняка неизвестно место его последнего

упокоения!

Вся жизнь этого великого музыканта и особенно его смерть дают яркую

характеристику отношения людей к своим гениальным современникам. Отказывая

им в должной оценке и уважении при жизни, современники сами себе воздвигают

вечный памятник бесславия. Гении же, подобные Моцарту, не имеют надобности

в том, чтобы люди напоминали о них ничтожными сооружениями из камня и

металла. Они сами себе воздвигают нерукотворные вечные памятники.

ИСТОЧНИКИ

1. «Новая биография Моцарта». А. Д. Улыбышева. (Перевод М. Чайковского с

примечаниями г.Лароша. Изд. Юргенсона),

2. «Моцарт» Людвига Ноля.

3. «В. А. Моцарт» Отто Яна.

4. «История литературы фортепианной музыки». Курс А. Г. Рубинштейна.

1888—1889. Составитель Ц. Кюи.

5. «История музыки» Саккетти.

А. Каталог произведений Моцарта: «Mozart's Werke». Издание Брейткопфа и

Гертеля в

Страницы: 1, 2, 3, 4