Моцарт

более, что в то время по всей Германии царило музыкальное владычество

итальянцев: им давались лучшие места и большие оклады, тогда как на

соотечественников, даже самых выдающихся, не обращалось никакого внимания.

Моцарт нравственно задыхался в Зальцбурге и от души его ненавидел. Отец,

отлично понимавший страстное желание сына вырваться отсюда, сознавал, что

гений его заглохнет в таком мертвом царстве. Мало того, он решился

расстаться со своей горячо любимой женой, с которой не разлучался ни разу

во все время их счастливого супружества, и дать ее в спутницы молодому

беспечному сыну. Добрая мать, не обладавшая ни таким светлым умом, ни такой

твердой волей, как ее муж, не могла, конечно, заместить его при сыне, так

же как не могла быть руководительницей его поступков; но Леопольд Моцарт

верил, что присутствие уважаемой, любимой матери воздержит Вольфганга от

опрометчивых и ложных шагов и охранит его душу от соблазнов, против которых

так трудно бороться одинокому неопытному молодому человеку в чужих странах.

Обоим путешественникам вменялась в обязанность крайняя бережливость:

средства их были более чем ограничены; пришлось даже занять в долг, чтобы

обставить их с должным комфортом. Все произведения Вольфганга были вновь

начисто переписаны и переплетены в маленькие тетради для большего удобства;

куплена хорошая дорожная карета, так как Моцарту подобало путешествовать не

как бедному, неизвестному музыкантишке, а как уважаемому и знаменитому

артисту. Когда все приготовления были окончены, Леопольд наткнулся на

непредвиденное препятствие: архиепископ отказался дать Моцарту отпуск,

говоря, что нечего ему разъезжать по чужим странам и собирать милостыню.

Тогда Леопольд решился на рискованный поступок и потребовал отставки сына,

что, конечно, возбудило страшный гнев архиепископа, который угрожал лишить

Леопольда его места при капелле; но Леопольд готов был все перенести для

блага сына, и силы только тогда оставили его, когда двинулась карета,

увозившая тех, кто ему был дороже всего на свете; в изнеможении упал он на

стул, забыв в своем горе благословить их на дальний путь. Но тотчас же

вспомнил, подбежал к окну и послал свои благословения вслед уезжающим. К

счастью для семьи, архиепископ одумался, и Леопольд остался при капелле.

МЮНХЕН, МАНГЕЙМ, ПАРИЖ.

Моцарт уехал, полный светлых надежд на счастливое будущее. Он не думал о

том, что ему предстоит теперь бороться одному со всеми превратностями

судьбы, что отца его не будет с ним. Как выпущенная на волю птичка, он

радовался своей свободе, все находил прекрасным, от всего приходил в

восторг. Моцарт воображал, что слава его имени проложит ему прямой путь ко

двору любого курфюрста, и заранее наслаждался мечтой создать национальную

немецкую оперу, которая положила бы конец итальянскому владычеству. Но его

ждал целый ряд разочарований. Приехав в Мюнхен, Моцарт тотчас же отправился

к инспектору музыки, графу Зеау, который хотя и принял его приветливо, но,

к удивлению молодого артиста, никогда не слышал о триумфах его первого

путешествия. В подтверждение своих слов Моцарту пришлось показать все свои

свидетельства и дипломы. Тогда граф приподнял свой ночной колпак в знак

уважения и посоветовал Моцарту обратиться прямо к курфюрсту с просьбой дать

ему место композитора при его капелле. Курфюрст уже слышал об отставке

Моцарта и был недоволен таким непочтительным и своевольным поступком

молодого человека; он и не подозревал, какой великий музыкант так скромно

просит у него места, и посоветовал ему сначала попутешествовать и

приобрести некоторую известность. Моцарту пришлось вторично уверять, что он

был уже и во Франции, и в Италии, и в других странах, что имя его известно

многим, так же, как и его талант. Но курфюрст не дал ему докончить речь и

удалился, объявив коротко и ясно, что у него нет вакансии. Моцарту ничего

более не оставалось, как собраться в дальнейший путь. Мюнхенские друзья,

ценившие его дарование и желавшие удержать его в своем городе, предложили

собрать десять богатых любителей музыки, которые согласились бы выплачивать

Моцарту по дукату в месяц, что составило бы 600 флоринов в год, за

несколько музыкальных произведений. Простодушный и доверчивый Моцарт готов

был принять это предложение, казавшееся ему очень выгодным, и с восторгом

сообщил эти планы отцу, прося его совета и согласия. Но планы эти пришлись

не по сердцу умному и дальновидному старику. Насколько сам он был скромен в

своих требованиях, настолько честолюбив по отношению к сыну. Такая

зависимость от десяти лиц казалась ему положением мало заманчивым, да он

еще и сомневался, найдутся ли эти благодетели, и считал унизительным для

сына оставаться в Мюнхене без службы. Он советовал им ехать дальше, говоря,

что «прекрасными фразами, похвалами и bravissimo не заплатишь ни за проезд,

ни за квартиру». И вот наш странствующий музыкант со своей старушкой

матерью перекочевали в Мангейм, этот «рай музыкантов», как его тогда

называли. Театр и музыка процветали там под просвещенным покровительством

курфюрста Карла Теодора, старавшегося привлечь к себе даровитых музыкантов

большим жалованьем и заботой о том, чтобы они чувствовали себя у него

хорошо и без стеснения. К удивлению Моцарта, и тут немногие его знали и

сначала отнеслись с недоверием, которое им внушал его маленький рост и

невзрачная наружность. Вскоре своим замечательным талантом, своим ласковым,

веселым обращением он привлек к себе симпатии своих собратьев по искусству,

и сам, попав в среду образованных и серьезных музыкантов, почувствовал

себя, как рыба в воде. «Я пребываю в великолепном настроении духа и уже

потолстел»,— писал он отцу.

Его особенно полюбил капельмейстер Каннабих, в семье которого он был

принят, как родной сын: он там обедал и часто проводил вечера за

фортепиано, в дружеской беседе. Вечером, по привычке, приобретенной в

родительском доме, Моцарт вынимал из кармана книгу и читал. Он занимался

музыкой с симпатичной, миловидной Розой Каннабих, к которой чувствовал

влечение. Спокойная и серьезная, эта тринадцатилетняя девушка-ребенок

обнаруживала редкий для своего возраста здравый смысл и положительность

суждений. В жизни Моцарта она промелькнула «как мимолетное виденье», и

чувство его к ней не оставило глубоких следов. Моцарт увлекался часто и

раньше, но история не сохранила нам имен покорительниц его юного сердца.

Одна из них только известна нам: это его двоюродная сестра, с которой он

познакомился в Аугсбурге во время своего путешествия. Свежая, бодрая, с

несколько грубоватыми чертами лица, эта девушка дитя природы, представляет

собой резкую противоположность рассудительной Розе. В ее присутствии Моцарт

сам превращался в необузданного ребенка, и две недели, проведенные им у ее

родных, прошли в непрерывных шалостях, дурачестве и болтовне. При

расставании оба проливали такие потоки слез, что сцену их трогательного

прощания не замедлили изобразить на мишени для стрельбы. Они обменялись

портретами и вели некоторое время переписку, но письма Моцарта полны одних

шуток, и чувство его к девушке было так же кратковременно, как их свидание:

он уехал веселый, беспечный, и вскоре новая, более сильная страсть овладела

его помыслами и сердцем. Но девушка не так скоро охладела к товарищу своих

игр: за ее резвостью скрывалось более глубокое чувство, и впоследствии,

когда она говорила о Моцарте, в ее словах звучала горечь разочарования.

Как в Мюнхене, так и в Мангейме Моцарту невозможно было оставаться без

определенного положения, а потому он не замедлил явиться к инспектору

музыки, графу Савиоли, который представил его курфюрсту. Моцарт получил

приглашение играть при дворе и был принят чрезвычайно любезно всей

курфюрстской семьей. Моцарт попросил Савиоли выхлопотать ему место

придворного композитора. Моцарт, исполненный самых радужных надежд, каждый

день бегал к графу в ожидании ответа. Но ответ не приходил: курфюрст был

слишком занят то охотой, то придворными праздниками. Так, по крайней мере,

объяснял Моцарту граф Савиоли. На самом же деле против него шла деятельная,

хотя и скрытая интрига, в которой, как полагают, главную роль играл некий

Фоглер, вице-капельмейстер. Он ненавидел Моцарта за его гениальность. Пока

наш путешественник оставался в Мангейме на положении гостя и частного лица,

музыканты относились к нему дружелюбно; но лишь только до них дошли слухи,

что он хлопочет о месте при капелле, как в их сердце поднялась тревога, и

они употребили все усилия, чтобы удалить дерзкого и опасного соперника.

Интриганы убедили легковерного курфюрста, что Моцарт «не более, чем

шарлатан, изгнанный из Зальцбурга, потому что он ничего не знает, и что

следовало бы отправить его поучиться в Неаполитанскую консерваторию»,

прежде чем давать ему какое-либо место. Граф Савиоли стал избегать Моцарта.

Наконец ему удалось поймать графа, и вот через два месяца тщетных ожиданий

он услышал ответ: «К сожалению — нет!» Бедному Моцарту пришлось покинуть

Мангейм, чего ему очень и очень не хотелось, и он никак не мог решиться

уехать. Магнит, приковывающий его к Мангейму, скрывался в пятнадцатилетней

певице, красавице Алоизии Вебер, к которой Моцарт почувствовал первую

страсть. Алоизия была дочерью переписчика нот Вебера, обремененного

громадным семейством и терпевшего крайнюю нужду. Она обладала необыкновенно

сильным красивым голосом и в шестнадцать лет обещала сделаться

знаменитостью. Моцарт писал ей арии, заставляя ее разучивать их под своим

руководством, давал ей уроки. Не сознавал ли он сам своего увлечения или не

желал в нем признаться отцу, но в письмах своих он только восхищается ее

пением, ничего не говоря о ее личности и тщательно скрывая от отца свои

чувства. Тогда старушка мать, воспользовавшись временем, когда Моцарт

обедал, написала потихоньку отцу про своего блудного сына. Леопольд, не

касаясь сердечной тайны сына, обратился к его рассудку: «От твоего

благоразумия и от твоей жизни зависит — остаться ли посредственным

музыкантом, которого забудет мир, или же сделаться знаменитым

капельмейстером, имя которого сохранится в истории. Уезжай в Париж—и

немедленно!» Моцарт опомнился. «После Бога — сейчас отец! это было моим

девизом в детстве; при нем же я остаюсь и теперь»,— писал он отцу. Как ни

горько ему было, но, покорный воле отца, он подчинил свою страсть рассудку,

простился со своими друзьями и уехал, обменявшись клятвами верности с его

возлюбленной.

Конечной целью их путешествия был Париж. Отец полагал, что этот всемирный

город отнесется к юноше-артисту так же радушно, как он отнесся когда-то к

артисту-ребенку. На Париж возлагались самые большие надежды. Наши путники,

пробыв в дороге четырнадцать дней, прибыли в Париж 23 марта 1778 года. За

пятнадцать лет их отсутствия Париж во многом изменился, и, к особому

огорчению матери, цены на все увеличились вдвое. Из экономии им пришлось

взять скверную темную комнату в нижнем этаже, такую маленькую, что в ней не

могло поместиться фортепиано. «Я чувствую себя довольно сносно,— пишет он

отцу,— но мне ни тепло, ни холодно, ничто меня не радует; что меня больше

всего поддерживает, ободряет, так это мысль, что вы, дорогой папа и дорогая

сестра, здоровы, что я — честный немец, и что если я не могу всего

высказать, то, по крайней мере, могу думать то, что хочу; но вот и все».

Его состояние духа отразилось не только на содержании писем, но даже на

самом почерке: он стал таким неразборчивым и небрежным, что отец счел

нужным прислать ему красиво написанный алфавит. Бедный юноша грустил в

разлуке с девушкой, которая своей красотой и талантом произвела такое

сильное впечатление на его воображение; единственное утешение он находил в

переписке с Веберами, посредством которой получал известия об Алоизии и о

том, что она еще не нарушила своей клятвы верности.

Моцарту нужно было устроиться в Париже, найти уроки, занятия, составить

знакомства. Как в первое свое пребывание, так и теперь он нашел себе

главную поддержку в лице своего друга и покровителя, барона Гримма. В

Версаль, где в то время жил двор, Моцарту не удалось попасть, но вместо

этого Гримм старался ввести его в знатные, богатые дома и дал ему письмо к

графине Шабо. К несчастию, выбор барона оказался очень неудачным: графиня

выказала себя с очень непривлекательной стороны. Когда Моцарт в назначенный

день явился к ней, его заставили как несчастного просителя ждать полчаса в

громадной нетопленой комнате. Наконец вышла графиня и предложила ему

сыграть на отвратительном клавесине, заявив, что другие ее инструменты в

неисправности. Скромный Моцарт отвечал, что он с удовольствием исполнит ее

желание, но просит графиню провести его в более теплую комнату, так как у

него окоченели руки от холода. «О да, вы правы!»—ответила хозяйка и,

предоставив Моцарта самому себе, уселась с гостями за большой круглый стол

и принялась рисовать, не обращая ни малейшего внимания на бедного

музыканта, который сидел один, вдали от всех, ежась от холода; окна и двери

были открыты, все тело его пробирала дрожь, зубы стучали, как в лихорадке,

голова начинала болеть, но он не решался уйти, боясь обидеть Гримма. Так

прошел целый час; наконец, чтобы выйти из этого ужасного положения, Моцарт

сел за несчастный клавесин и сыграл вариации: его слушатели продолжали

рисовать и болтать между собой, так что Моцарт играл «для столов, стульев и

стен».

Сыграв половину вариаций, он встал и хотел покинуть негостеприимный дом,

но хозяйка попросила его подождать возвращения ее супруга. Моцарту пришлось

ждать еще с полчаса, пока не явился хозяин дома. Он отнесся к своему гостю

иначе, выслушал его внимательно, и благодарный Вольфганг, забыв все

неприятности, холод и дурной инструмент, стал играть «так, как я играю,

когда бываю в духе». Но кажется, это знакомство не принесло большой пользы

Моцарту, как и вообще на этот раз в Париже ему не везло, тем более, что он

не умел извлекать выгоды из своего положения и из своих знакомств. Гримм

доставил ему уроки у герцога де Гин Сам герцог играл на флейте, дочь же его

играла отлично на арфе (для них Моцарт написал свой концерт для флейты и

арфы, хотя и недолюбливал этих инструментов). С m-lle Гин Моцарт занимался

теорией; ученица его обладала исключительной памятью и была достаточно

даровита, судя по тому, что уже на третий урок она написала трехголосные

задачи. Отец хотел, чтобы она познакомилась с основными правилами сочинения

и была бы в состоянии писать маленькие вещи для обоих инструментов. Однако

Моцарт оказался слишком требовательным учителем; он наивно воображал, что

музыка должна даваться другим так же легко, как и ему, и выходил из себя из-

за того, что его ученица на четвертый урок не может написать менуэт: он

решил, что у нее нет идей, что она глупа, бездарна и бестолкова. В конце

концов ему отказали, заплатив за труды три луидора, которые он с

негодованием отверг.

Чем больше он жил в Париже, тем меньше Париж ему нравился. Единственную

его отраду составляли друзья: Гримм и знаменитый, хотя уже старый певец—

Рааф, да еще некоторые из его мангеймских товарищей, приглашенных

участвовать в так называемых Concerts spirituels—концертах, сходных с

нашими симфоническими, Через мангеймских артистов директор концертов,

Легро, заказал Моцарту приписать 4 новых хора к Miserere Гольцбауера,

которые предполагалось в скором времени исполнить. Эту крайне спешную

работу Моцарту пришлось сочинять в кабинете директора, что было очень

стеснительно. Но никакие препятствия не могли сдержать его творческой силы:

хоры поспели вовремя и вышли превосходными. Он снова принял предложение

того же самого директора написать симфонию для одного из концертов. Моцарт

окончил ее необыкновенно скоро и сдал директору. Оставалось четыре дня для

переписки. Но на другой день Моцарт нашел ее непереписанной на столе

директора; он удивился, но промолчал. Через два дня он снова зашел—симфония

со стола исчезла. Моцарт, почуяв недоброе, стал искать в комнате и нашел ее

в углу, под кипой старых нот. Притворившись, что ничего не подозревает, он

спрашивает Легро, отдана ли его симфония для переписки. «Нет, я забыл»,—

вот единственное объяснение, которое он получил, и симфония не была

исполнена. Моцарт предполагал, что здесь скрывалась интрига, главным

участником которой он считал итальянца Камбини. Он писал отцу: «Если бы

здесь у людей были уши, чтобы слышать, сердце, чтобы чувствовать, и хоть

какое-нибудь понятие о музыке — я бы над всем случившимся посмеялся, но я

окружен скотами и тварями (что касается музыки)». Он перестал бывать у

Легро, но впоследствии имел одно большое удовлетворение: у Раафа он

случайно встретил директора, который извинился в своем дурном поступке и

попросил его написать новую симфонию. Моцарт не умел питать к своим врагам

ни вражды, ни злобы; он принял предложение и написал симфонию, которая так

и называется французской или парижской. Зала, в которой исполнялась в

первый раз эта симфония, была названа впоследствии в честь Моцарта залой

«Pas de loup» — «Волчий шаг», что представляет перевод слова Wolfgang

(Вольфганг). Симфония прошла блестяще, имела громадный успех, и

обрадованный автор побежал после концерта в Пале-Рояль, угостил себя

мороженым, прочел по четкам молитву, как обещал, и, счастливый, вернулся

домой. Этой симфонией и ограничились его успехи в Париже. Ко всем же

неудачам присоединился последний и жестокий удар — потеря горячо любимой

матери. Старушке плохо жилось в Париже, где она проводила целые дни одна в

своей каморке, как в одиночном заключении. Продолжительные путешествия,

тяжелые условия их жизни, утомление надломили ее силы, и она слегла.

Четырнадцать дней и ночей провел Моцарт у постели матери, моля Бога только

об одном: чтобы Он послал ей тихую кончину, а ему бы дал силы перенести

удар с покорностью и мужеством христианина. «Бог щедро даровал мне обе эти

милости»,— писал он, и после смерти матери его первая забота была об отце и

сестре. Он весь трепетал при мысли, что этот удар может повлечь за собою

смерть других любимых ему существ, и просил своего зальцбургского друга

Буллингера приготовить отца к печальному известию, причем писал ему, что

мать почти безнадежна, что он сам готов ко всему и во всем видит волю

Божию. Когда же Моцарт получил ответ отца и увидел, что отец принял удар с

твердостью и смирением, то упал на колени и благодарил Бога за эту новую

милость.

СЛУЖБА В ЗАЛЬЦБУРГЕ.

После смерти матери осиротелый Моцарт почувствовал себя еще более

одиноким в Париже, да отец его и не желал, чтобы он оставался там без

материнского надзора. Леопольд Моцарт теперь ясно видел, что Париж не

оправдал возложенных на него надежд, и потому, как только в Зальцбурге

освободилось место придворного органиста, он выхлопотал это место своему

сыну и написал ему, чтобы тот немедленно выезжал. В октябре 1778 года

Моцарт оставил Париж без сожаления, но с отвращением думая о ненавистном

ему Зальцбурге. Он писал отцу, что принимает эту должность единственно из

любви к нему и радуется только тому, что будет жить вместе с дорогими ему

отцом и сестрой. Ничто другое не влекло его туда: жизнь в Зальцбурге после

свободной, независимой, хотя и тяжелой жизни в Париже казалась ему

настоящим рабством; поэтому он нисколько не торопился к месту своего

назначения. Оставшись на несколько дней в Страсбурге, Моцарт по просьбе

друзей дал там два концерта, причем оба раза играл в пустой и вследствие

того холодной зале; первый концерт дал прибыли 3 луидора, второй — всего

один. Но Моцарт менее всего думал о деньгах; его радовало то, что на его

концерт собрался весь цвет Страсбурге кого музыкального мира, и раздавались

такие восторженные и громкие аплодисменты, как будто зала была битком

набита. Моцарт увлекся и сверх программы играл так много, что хватило бы на

целый концерт.

Из Страсбурга он поехал в дорогой его сердцу Мангейм, сгорая нетерпением

увидеть любимую девушку и осуществить так долго и тайно лелеемую мечту —

сделать ее своей женой. Но Алоизия, тогда уже придворная певица,

переселилась вместе с остальными музыкантами. Верный поклонник последовал

за ней и повез ей новую дань своей любви — чудную арию. Но тут ко всем

ранам его души присоединилось разочарование в первой любви: Алоизия ему

изменила! Первоклассная певица, блестящая красавица, окруженная толпой

поклонников, девушка довольно неглубокая и пустая, она забыла своего

скромного, далекого друга, и только впоследствии поняла, какого великого

гения она в нем потеряла. Теперь же, когда в комнату вошел в странном

костюме — в красном кафтане с черными пуговицами в знак траура — бледный и

изнуренный юноша, которого горе, конечно, не могло украсить, то Алоиза его

не узнала. Моцарт сразу понял, что он забыт; в нем проснулась гордость, и

чтобы не показать ей, как ему больно, он прямо подошел к фортепиано и

пропел: «Я с удовольствием оставляю девушку, которая меня не хочет».

Так кончилась его первая любовь. После того он долго еще оставался в

Мюнхене, в надежде, что его друзья найдут ему какое-нибудь занятие или

место при капелле, что даст ему возможность избежать службы в Зальцбурге.

Леопольда между тем страшно беспокоило промедление Моцарта, и он писал ему

письмо за письмом, требуя его скорейшего приезда. Непривычно суровый тон

этих писем так огорчал сына, что он по целым часам плакал.

Наконец, когда никакой надежды на получение места не осталось, Моцарт

уступил требованиям старика и вернулся в Зальцбург, где его встретили с

распростертыми объятиями: кухарка наготовила ему любимых кушаний, отец

убрал его комнату, поставил новый шкаф, новое фортепиано, знакомые

наперебой предлагали ему своих лошадей и экипажи. Но Моцарт оставался

грустным: его музыкальные мечты не осуществились, он потерял мать и

обманулся в любимой девушке. Из этого унылого состояния духа его вывел

Страницы: 1, 2, 3, 4