Статья: Православная оценка влияния технократической цивилизации на внутренний мир современного человека

После убийства своего брата Авеля и последовавшим от Бога проклятия Каин идет “от лица Господня” в землю Нод (Быт.4.16), что в переводе означает “бегство”. С бегства от Бога и начинает свою историю технократическая цивилизация как образование, противоположное теократии, понимаемой в широком смысле слова. “Проклятые возделанной землей, впитавшей в себя кровь Авеля, они (потомки Каина - П.В.) становятся первыми горожанами, изобретателями техники и искусства. С ними появляется и цивилизация - эта огромная попытка восполнить отсутствие Бога”, - пишет Лосский[51]. Этимологически слово “цивилизация” происходит от латинского слова civis - “гражданин”, или иначе - горожанин, прилагательное civilis - “гражданский”, “общественный”[52]. “Первый город созидается первым изгнанником земли, и тем, который не ожидал града, имеющего непоколебимое основание, которого зодчий и основатель есть Бог (Евр.11.10)”[53]. Город предстает перед нами как средство от-городиться и укрепить свою автономию от Бога и окружающей среды; он позволяет теперь создать собственный мирок, вторжение в который становится весьма затруднительным по причине изначального оборонительного характера города, проистекавшего из глубоко укоренившегося в сердцах потомков братоубийцы страха за возмездие[54].

Этот город становится поистине скопищем человеческих страстей - именно здесь появляется многоженство (Быт.4.19), проституция[55], убийство становится нормой поведения (Быт.4.23). Здесь появляется новый род жизни - кочевой, изобретатель которого Иавал “имел в мыслях и спокойствие постоянного жилища и выгоды от непрестанной перемены места... он сделал угождение и роскоши и любостяжанию”[56]. Здесь же изобретаются Иувалом, “отцом всех играющих на гуслях и свирели” (Быт. 4.21), музыкальные инструменты для подмены высших запросов души “томительным утешением музыкой”(Лосский), а также для сопровождения “коллективных ритуальных оргий, в установлении которых Иувал играл главную роль”[57]. Примечательно, что для этого используются уже не природные способности человека, но технические средства. “Искусство появляется здесь как ценность культурная, а не культовая; это - молитва, не доходящая никуда, потому что она не обращена к Богу”[58].

Тувалкаином, “ковачом всех орудий из меди и железа”(Быт. 4.22), закладываются основы металлургии - этой основы основ всякого производства. Им же создаются орудия войны, которые “привели в восхищение его кровожадного отца”[59]. Примечательно, что само слово “машина” в древности чаще всего применялось именно к военным орудиям и осадным приспособлениям. Также и “механик” - в первую очередь строитель военных машин[60]. Освальд Шпенглер отмечает, что всегда “хранители кузнечного искусства рассматривались прочими людьми, как нечто совершенно особое, причем вызывали робкое поклонение или же ненависть”[61]. Подтверждение этому можно найти и в античном мифе о Гефесте. Прямое нарушение заповеди, данной прародителям, видится Р.П.Зиферле в добыче руды: “Человек проникает в недра земли и тем самым идет против Божьего завета, благословившего человека добывать в природе необходимую для жизни пищу, но не разрушать ее”[62].

Сестре Тувалкаина, Ноем, приписывают “изобретение ткацкого искусства и выделки материи” - так появляется мода[63]. “Эти изобретения человеческого духа полагают начало культуре, как культу некоей абстракции, в которой нет Того Присутствующего, к Которому должен быть обращен всякий культ”[64]. Примечательно, что эти три имени - Иавал, Иувал и Тувалкаин этимологически связаны с корнем lwb - “стремиться вперед”, “производить”, “разрастаться”[65], что свидетельствует о свойственной каинитам идее прогресса.

Обществу каинитов, как это становится видно из анализа 4-й главы книги Бытия, присущи две характерные особенности: высота технической культуры и параллельно с ней - необычайная развращенность нравов. Именно здесь наиболее ярко мир предстает перед нами как совокупность страстей, “мудрование плоти и плотское житие”[66]. Напротив, бытописатель совершенно ничего не говорит об уровне технической культуры сифитов. Вероятно, для противопоставления их потомкам Каина было достаточно одного лишь упоминания о том, что они возобновили молитву к Богу, и именно это общественное богослужение, а не забота о покорении природы и устройстве своего материального благополучия, было для них самым главным деланием. Об этом свидетельствует также тот факт, что один из сифитов - Енох - первым из людей был взят Богом живым на небо (Быт. 5. 24).

Проникновение с течением времени в среду сифитов духа потомков Каина и их совместные браки постепенно привели к “великому развращению человеков на земле”(Быт. 6.5). Для нас представляет интерес повествование книги Еноха об этом периоде, где рассказывается о падении 200 ангелов, которые спустились к дочерям земли и в награду за расположение последних научили их чародейству, открыли им целебные корни и растения. Один из ангелов, по имени Азазел, “научил людей делать мечи, и ножи, и щиты, и панцири, и научил их видеть, что было позади них, и научил их искусствам, - запястьям, и предметам украшения, и употреблению белил и румян, и украшению бровей, и употреблению драгоценнейших и превосходнейших каменьев, и всяких цветных материй, и металлов земли” (Енох 8.1)[67]. “Тогда царило великое безбожие, люди занимались развратом, погрязли в заблуждениях и все пути для них были путями погибели”[68]. Даже при сомнительной достоверности источника интересно само свидетельство о том, что в древности многие технические изобретения воспринимались не только как плод человеческого разума, но и как внушение демонических сил, которому нередко следовало наказание от Бога (можно сопоставить с античными мифами о Прометее, Икаре и др.).

Особый интерес представляет повествование о всемирном потопе и о спасении в ковчеге семейства праведного Ноя. Начатое по повелению Божию построение ковчега выглядело в глазах окружавших Ноя откровенным безумием, в том числе и с технической точки зрения. Здесь мы впервые встречаем в Священном Писании, как Сам Бог дает человеку конкретные указания чисто технического порядка, что собой должен был представлять ковчег, его размеры, внутреннее устроение, материал и способ изготовления (Быт.6.14-16). В этом действии Божием видно, как посредством технического средства - ковчега - предмета насмешек людей “технически образованных”, посрамляется “мудрость века сего”, и “немудрое Божие” оказывается “премудрее человеков” (1Кор.1.25). В данном случае Господь благословляет создание и использование определенного технического сооружения, посредством которого и должно было совершиться спасение праведного рода от воцарившегося кругом нечестия и развращения.

Вавилонская башня (Быт.11.1-9), этот “узурпаторский порыв безбожной цивилизации”[69], - еще одна ступень в истории техники. Ослепленный собственной гордыней человек хочет поставить на небесах вместо Бога творение собственных рук и ему покланяться. Город, который собирались построить, должен был играть роль мегаполиса, некой единой, всечеловеческой цивилизации; башня же выступала как воплощение мировоззрения этого города. “Эта идеология совмещает в себе стремление к деспотической власти человека над природой, путем развития технократической цивилизации, с сознательным противлением воле Бога”[70]. Башня строится как сознательное противление исполнению пророчества Ноя (Быт. 11.4). Так племя Хамово, “дабы ускользнуть от возвещенного ему проклятия рабства, поспешало ко всеобщему владычеству”[71]. Это “единство без Бога” повлекло за собой “рассеяние вдали от Бога”[72]. Святитель Филарет (Дроздов) усматривает следующие цели Промысла в разделении и рассеянии народов: “Предохранить общества человеческие от крайнего угнетения; предупредить растление нравов, которое в одном всеобщем царстве долженствовало сделаться всеобщим для рода человеческого; но которое, по разделении народов, погубляя один из них, оставляет другой в удалении и неизвестности возникать и усиливаться при помощи простоты и чистоты нравов; предотвратить раздоры, которые были бы бесконечны, если бы род человеческий стеснялся к одному средоточию своими селениями”[73]. В дальнейших главах будет рассмотрено, какими средствами строители Нового Вавилона стремятся преодолеть эти Богом поставленные пределы.

Объем и задачи данной работы не позволяют подробно проследить, как развивалась техника у потомков Сима, Хама и Иафета. Теме истории развития древних цивилизаций посвящено достаточное количество исследований, поэтому не представляется необходимым досконально рассматривать данный период. Однако следует отметить некоторые существенные черты периода ремесленной техники вплоть до эпохи Возрождения.

Общее мнение специалистов по данному вопросу состоит в том, что ремесленная техника в древнем мире не занимала центрального положения. Технократия была немыслима в античном мире: “Изобретателями интересовались мало, техников презирали”, - пишет в “Античной технике” Г.Дильс[74]. Интересно свидетельство Плутарха о том, какой критике со стороны Платона подвергались его ученики Архит и Евдокс за применение механики для решения геометрических задач: “Они губят достоинство геометрии, которая от бестелесного и умопостигаемого опускается до чувственного и вновь сопрягается с телами”[75]. Освальд Шпенглер утверждает, что “античный человек... враждебен уже самой мысли о технике”[76]. И хотя нам известны многие потрясающие технические чудеса древних цивилизаций (достаточно упомянуть театр водных автоматов Герона Александрийского[77]), однако в большинстве случаев они имели определенное сакральное значение, и никто не помышлял вводить их в житейский обиход; техника здесь является своеобразной “духовной роскошью”[78]. Также не надо забывать и тот неоспоримый факт, что именно религиозное восприятие мира превращало всякий труд - от сапожного мастерства до построения пирамид - в “священноделание, соработание определенным высшим силам (“богам” или Богу)”[79]. Основной принцип, которым руководствовалась античная техника, заключался в использовании сил природы в соответствии с их естественными свойствами, без нарушения гармонии космоса, не срывая с природы “ореола священности”[80].

Ветхозаветная религия иудеев с осознанием Бога как Творца и человека как падшего творения не давала места преобладанию активной технической деятельности человека над всеми сторонами жизни. Все чаяния избранного народа - как духовные, так порой и чисто материальные - возлагались не на технику, но на Иегову. Вся история иудейского народа, особенно его войны, красноречиво свидетельствует об этом: “Сии на колесницах, и сии на конех, мы же во имя Господа Бога нашего призовем. Тии спяти быша и падоша, мы же востахом и исправихомся”(Пс.19.8-9). Высокий уровень искусства, который проявился при установлении скинии, а затем - при построении Храма Соломоном, свидетельствовал более всего о глубине религиозного чувства и благоговения иудеев. Внешнее благолепие Храма воспринималось как слабый отблеск той славы, в которой и пребывает Иегова. Примечательно, что до устроения скинии Моисеем был получен запрет на создание жертвенников из тесаных камней (Исх.20.25), а также на применение для этой цели золота, серебра или любого другого материала. Цель этого запрета заключалась в том, чтобы не допустить соблазна иудеям вместо Бога покланяться творению собственных рук. Весьма характерно, что ветхозаветный язык не знает аналога греческому - есть лишь отдаленно сопоставимые по значению слова, например, “ремесло” (млаха), “дело, производство” (маасе), “работа, служба” (авода), “дело, действие” (поаль, пэула). В современном же иврите слово “техника” является заимствованием.

Спасение человеческого рода, совершенное Господом нашим Иисусом Христом, открыло новую эпоху жизни Адамова потомства. Если до Боговоплощения можно наблюдать все большее погружение человечества в сферу материальной жизни, то с пришествием Христа начинается восхождение к Горнему Иерусалиму. Первой же ступенью этой духовной лествицы становится отвержение “мира сего”, признание богопротивными его устоев и порядков. В этом отношении очень примечателен один из аграфов Господа нашего Иисуса Христа, написанный на одном индийском мосту: “Мир сей мост; проходи по нему и не строй себе дома”[81]. Чаяние нового неба и новой земли, как и близость второго пришествия Христова, делают бессмысленными усилия по упрочению и облегчению своего положения на земле, которая вместе с видимым небом “огню блюдомы суть”(2Пет.3.7). Поэтому на первое место выдвигается спасение бессмертной души, а не покорение природы: “Какая польза человеку, если он приобретет весь мир, а душе своей повредит? Или какой выкуп даст человек за душу свою (Мф.16.26)”? П.П.Гайденко обращает внимание на то, что хотя Боговоплощение и ослабило античное противопоставление земного и небесного, однако в христианстве “аристотелевский космос просуществовал на протяжении почти полутора тысячелетий”[82]. Осознание поврежденности человеческой природы, в том числе разума, не позволяло человеку и далее “играть в богов”: чем это закончилось для прародителей было хорошо известно, впрочем как и цена избавления от этой роковой ошибки. Главной задачей христианина становится подчинить себя целиком воле Божией, цель которой заключается в освящении человека (1Фес.4.3), и через него - преображения всего космоса нетварными энергиями Божества. В этом ключе рассматривается и вся деятельность человека, польза или же вред которой проистекают отныне не из соображений экономической эффективности, но из того, насколько способствует эта деятельность приближению ко Христу через исполнение Его заповедей[83]. Один внешний труд без внутреннего делания признается не просто суетным, но и прямо душевредным. Аскетизм как способ подчинения низших стремлений высшим, духовным целям через ограничение потребностей лишает смысла всякую деятельность, главной целью которой является только облегчение труда и повышение его эффективности. Правильно поставленный труд воспринимается именно как духовное делание человека - недаром в монастырях “работа” становится “послушанием”, чем подчеркивается ее духовный аспект.

***С признанием христианства государственной религией возникает необходимость не просто отрицать всю культуру как богопротивное образование, но воцерковить ее и таким образом привить дикую розгу языческой культуры к благодатной лозе Церкви Христовой. Таким образом появляется христианская государственность, культура, философия, образование. Принадлежа по внешности к явлениям мира сего, они по сути своей уже были неотмирны, будучи освящены благословением Церкви и служа каждый по-своему единому делу спасения человека. История Византии - яркий пример тому, как новая закваска Христианства смогла переквасить, переродить в корне богатое языческое наследие.

Для ремесленной техники, как античной, так и средневековой, было характерно развитие не по пути увеличения производительности труда, а по пути усложнения предметов изготовления, превращения ремесла по сути дела в искусство. Это было связано с наличием строго регламентируемых прежде всего религиозными традициями пределов увеличения эффективности производства, которые проистекали из общей мировоззренческой установки на ограничение потребностей человека, а не на их бесконечное расширение. В этих границах развитие ремесла становилось не столько изобретением чего-то существенно нового, сколько “вариациями в рамках одного стиля”[84]. Существовали и определенные нормы, установленные обществом, которые “сдерживали стремление человека к богатству и увеличению производства материальных благ”[85]. Зиферле в качества примера приводит весьма показательный документ начала XVI века следующего содержания: “Ни один ремесленник не должен придумывать ничего нового или применять его, но каждый должен следовать за своим ближним из побуждений гражданской и братской любви”[86]. Нельзя не обратить внимание и еще на одну характерную черту этого периода: техника и наука не оказывали друг на друга сильного воздействия, имея разные предметы своей деятельности: наука - изучая законы Богозданной природы, пытаясь проникнуть в их сущность, техника - занимаясь почти исключительно артефактами, изобретением того, чего в природе нет, имея дело лишь с практической стороной жизни человека. Ремесленной технике характерна соотнесенность с человеком (“человек - мера всех вещей”, в том числе и технических); техника здесь является своеобразным продолжением и развитием естественных способностей человека и выступает именно как средство, орудие, подчиненное определенным целям и не выходящее за рамки своего непосредственного предназначения.

Примечательно, что ремесленная техника не знала единой системы мер: “Не существовало даже системы, описывающей отношение шага резьбы к диаметру болта. Всякий винт и всякая гайка обладали неповторимой индивидуальностью”[87]. Благодаря этому не могло вестись речи ни о каком массовом производстве, но практически все изготовляемые вещи были по-своему уникальны.

Не существовало и единой хронологии. При необходимости время измерялось отрезками с помощью песочных или водяных часов, горения свечи и т.д. Все основное времяисчисление было неразрывно связано с естественными природными циклами. По словам Жака Ле Гоффа, “средневековое время прежде всего было религиозным и церковным... Год в первую очередь представал как год литургический”[88]. Таким образом, время воспринималось в аспекте его связи с вечностью, с духовным миром, а также с природной жизнью - эта гармоничная связь была нарушена с изобретением в конце XIII века механических часов и появлением чисто рационально-отвлеченного деления времени на стандартные отрезки.

При рассмотрения истории техники нельзя не обратить внимания на следующий любопытный факт. Вплоть до XVII-XVIII в. Восток шел значительно впереди Запада как по всем экономическим и культурным показателям, так и по уровню развития техники. Жак Ле Гофф говорит о том, что средневековый Запад был “технически отсталым” по сравнению с Востоком[89]. “Страны Востока были родиной многих технических приспособлений и технологических процессов, без которых Запад даже не мог бы и мечтать ни о какой промышленной революции”[90]. Среди этих изобретений - горячая обработка металлов, добыча угля, нефти и газа, производство пороха, книгопечатание, бумажные деньги и многое другое. В чем же заключается причина того, что научно-техническая революция произошла именно на Западе, хотя на Востоке внешних предпосылок для нее было несравнимо больше?

Основные предпосылки научной теории прогресса начали зарождаться еще в XV - XVI в. на почве неоплатонизма и герметизма эпохи Возрождения. По мнению Парацельса, “Бог даровал человеку возможность очиститься от своего ущербного состояния, в котором он оказался в результате грехопадения, путем занятия науками и искусством. Таким образом он может восстановить утраченную им власть над природой и раскрыть все ее тайны”[91]. Понятно, что такой подход был совершенно чужд исконно христианскому взгляду на путь спасения от греховности человеческой природы. Однако, как это ни парадоксально с первого взгляда, возникает он именно на почве христианства, но не восточной, а западной традиции.

Здесь мы подходим к важному моменту в понимании истоков научно-технического прогресса. Необходимо понять ту разницу, которая существовала между западным и восточным типами мышления: “Стремясь к истине умозрения, - пишет И.В.Киреевский, - Восточные мыслители заботятся прежде всего о правильности внутреннего состояния мыслящего духа; Западные - более о внешней связи понятий. Восточные, для достижения полноты истины, ищут внутренней цельности разума: того, так сказать, средоточия умственных сил, где все отдельные деятельности духа сливаются в одно живое и высшее единство. Западные, напротив того, полагают, что достижение полной истины возможно и для разделившихся сил ума, самодвижно действующих в своей одинокой отдельности”[92]. Именно благодаря такому типу мышления, при котором разум воспринимался способным к совершенному постижению не только земных, но и Божественных предметов, и стало возможно появление рационализма, этого “мышления без сердца”[93], а значит, и без любви. “Бог умер”, - так подытожил Ницше долгий путь развития западной цивилизации. Однако, если разобраться внимательнее, Бог как Истина и Жизнь (Ин. 14.6) давно уже был погребен под многотомными схоластическими системами теологий. Ведь главный метод рационализма - это “умственное разложение жизни”[94]: “сперва вы убиваете предмет исследования, затем расчленяете его. Нужно изъять из него душу, прежде чем “объективно” изучить”, - писал о.Серафим (Роуз)[95]. Начавшееся господство рационализма, с одной стороны, было свидетельством признания “естественного разума” - даже без всякой веры - самодостаточным в познании Бога, мира и человека[96]; с другой - превращало человека в раба одной из автономных сфер: “Утеря духовного центра привела к тому, что частичное, раздельное претендует на тоталитарность, целостность”[97]. Следствием этого было постепенное изменение всего мировоззрения: мир уже не воспринимается как античный гармоничный и прекрасный, он превращается в Mundus - универсум, объемлющее всё вместилище, безжизненное и бесплодное[98]. Через отрицание Коперником геоцентризма ставится под сомнение истинность творения Богом мира ради человека. Вселенная видится уже не как единый организм, но как механизм: “Моя цель, - писал Кеплер, - показать, что небесную машину следует сравнивать не с божественным организмом, а с часовым механизмом”[99]; через призму рационализма даже человек воспринимается не более как замечательно продуманная машина[100]. Согласно Декарту, не нужно более пытаться проникнуть в самую суть вещей: достаточно будет, если созданные человеком предметы будут вести себя также, как и природные: “Я почту себя удовлетворенным, если объясненные мною причины таковы, что все действия, которые могут из них произойти, окажутся подобны действиям, замечаемым нами в явлениях природы”[101]. Здесь становится хорошо видна характерная черта Римского ума, которая, как писал Киреевский, заключалась в том, что “в нем наружная рассудочность брала перевес над внутреннею сущностью вещей”[102].

Свойственный эпохе Возрождения дуализм приводит к тому, что природа воспринимается самостоятельной по отношению к Богу, человек - совершенно автономным как по отношению ко Творцу, так и по отношению ко всему мирозданию. Герметизм, обезличив Бога и ослабив сознание человеческой греховности, размывает и в конце концов окончательно стирает границы между Божественной и человеческой деятельностью. Так постепенно формируется возрожденческий антропоцентризм; появляется образ могучего своими знаниями и магией Человекобога: “Человек не желает ни высшего, ни равного себе и не допускает, чтобы существовало над ним что-нибудь, не зависящее от его власти... Он повсюду стремится владычествовать, повсюду желает быть восхваляемым и быть старается, как Бог, всюду”[103], - в этих нескольких строках Марсилио Фичино (1433-1499) запечатлел для нас мироощущение Ренессанса. Так зарождается западноевропейская наука - та же магия, но систематизированная, имеющая общие с магией цели - покорение мироздания, стяжание власти, устранение естественных природных ограничений для осуществления любых своих пожеланий. Под влиянием идей Возрождения магия, которая прежде была “панестествознанием и пантехникой”[104], постепенно рационализируется, вместо действия наугад появляется метод научного исследования, и вот мы уже в преддверии рождения новой науки, этого “кладбища мертвых идей, даже если из них прорастает жизнь. Черви ведь тоже питаются трупами”, - пишет Мигель де Унамуно[105]...

Страницы: 1, 2, 3