Социологический анализ межнациональных отношений

авторитарного склада. Но как бы то ни было, важно, что именно с Адорно при

изучении межэтнических конфликтов стали обращать внимание на личностные

характеристики участников.

К сожалению, в отечественных исследованиях межэтнических отношений, в

массовых опросах тип личности (авторитарный, невротический, экстраверт и

т.д.) специально не изучался. В про граммах обычно «закладывались»

тендерные, возрастные и социальные характеристики. Учитывались состояния

удовлетворенности или неудовлетворенности различными жизненными

обстоятельствами, оценка жизни в целом. На основе этих индикаторов при

анализе идентичности и межэтнических установок, например, в упоминавшемся

проекте «Национализм, этническая идентичность и регулирование конфликтов»,

выделялись типы пессимистов и оптимистов, выяснялся уровень агрессивности в

группах. Но полученные характеристики рассматривались как результат

ситуаций, конкретных обстоятельств. Ибо в инструментарий для массовых

опросов очень трудно ввести процедуры, измеряющие, скажем, авторитарность

или невротичность личности.

Проблема заключается в том, что социологические методики, используемые

для репрезентативных опросов больших групп, крайне трудно совместить с

психологическими. Не случайно психологи работают преимущественно с малыми

или экспериментальными группами. Но работая с ними, невозможно учесть всю

сложность социальных явлений. Неудивительно, что критика с этой точки

зрения идет из среды самих психологов, в частности от создателя одной из

наиболее популярных в психологии теории социальной идентичности Г.

Тэджфела, которая развивается в русле когнитивных подходов. Согласно этой

теории, группа есть «совокупность индивидов, которые воспринимают себя как

членов одной и той же категории, разделяют эмоциональные последствия этого

само определения и достигают некоторой степени согласованности в оценке

группы и их членства в ней». То есть, скажем, русских объединяет то, что

они воспринимают себя как русских, отличают себя от нерусских и как-то

оценивают. Иначе говоря, это осознаваемое (лат. cognitio — знание,

познание) единство, соответствующее восприятие себя и отличие от других и

есть группа. Таким образом когнитивисты признают группу психологической

реальностью. И такой подход очень близок конструктивистскому подходу в

социально-культурной антропологии.

Межгрупповое сравнение является одним из положений теории социальной

идентичности, в центре внимания которой были межгрупповые процессы —

кооперация, конкуренция и конфликт. Основным направлением изучения

межгрупповых отношений Тэджфел считал исследование когнитивных процессов, а

именно социальной категоризации, идентификации, социального сравнения,

межгрупповой дискриминации.

Несмотря на важность всех этих процессов и доказательство тезиса (очень

существенного для нас) о влиянии этнической идентичности на межгрупповые

отношения, поведение людей, групп объяснялось в теории социальной

идентичности, исходя из «когнитивного субъективного мира личности».

Признавая значимость когнитивных процессов, мы тем не менее, обращаем

внимание на выводы исследователей отечественной школы в социальной

психологии, в частности, на концепцию, сформировавшуюся на основе идей Л.С.

Выготского, А.Н. Леонтьева о социальной, культурно-исторической

обусловленности психики человека, на деятельностный подход. Формулируя его,

B.C. Агеев пишет, что когнитивные процессы еще должны быть объяснены через

специфику деятельности групп, объективных условий, в которых существуют и

взаимодействуют группы. Объективные условия влияют и на сами межгрупповые

взаимодействия, и на когнитивные процессы.

С помощью психологических методик исследуются регулятивные и защитные

социально-перцептивные, компенсаторные и регрессивные психологические

механизмы, определяющие изменения идентичности, установок. Этот метод

исследования наиболее последовательно изложен Г.У. Солдатовой и состоит в

следующем. Социально-перцептивные механизмы анализируются на основе

выделения в межэтнических отношениях группы специфических эмоционально-

атрибутивных феноменов, которые «работают» в условиях роста межэтнической

напряженности. Такими феноменами могут быть следующие: усиление

межгрупповых различий и уменьшение различий внутри группы; увеличение

«позитива» в оценке собственной группы (т.е. то, что мы связываем с

углублением этнокультурных границ); поиск виновного по этническому

критерию; проецирование негативных чувств, качеств, неприемлемых для

собственного народа, на других. Вина, ответственность за неудачи (в

экономике, политической сфере и т.д.) собственного народа переносится на

другие группы или их лидеров, т.е. идет поиск причин вовне, а не внутри.

Таким образом, усиливается атрибутивный механизм «эмоциональной

пермутации» (лат. permuture — менять), т.е. смещения «оправдательных» и

«обвинительных» оценок («братские народы» становятся «оккупантами»,

«инородцами»).

Еще один механизм — повышение избирательности восприятия в ситуации

предполагающихся контактов, т.е. отсев позитивной информации, искажение

поступающей информации, воспроизводство негативных этносоциальных

представлений; деперсонализация членов своей и «враждебной» групп. Действие

всех этих механизмов, являющихся показателями межэтнической напряженности,

усиливается в условиях конфликтов.

Действие компенсаторных механизмов в межэтнических отношениях

рассматривается как результат сформированного комплекса «групповой

неполноценности». Он включает гипертрофированное чувство ущемленности,

осознание маргинальности, разрушение этнической общности как целого.

Компенсаторный комплекс, по мнению Г.У. Солдатовой, способствует

замкнутости, стремлению к превосходству, соперничеству и даже «отмщению» за

перенесенные реальные и воображаемые обиды.

Можно добавить, что сама этничность в условиях разных социальных и

политических перемен, кризисов гражданской идентичности выступает в своей

компенсаторной функции. С этим обычно бывает связан рост гиперидентичноети

в массовых масштабах.

Антиассимиляционные настроения (восстановление коммуникативных функций

«родных языков», восстановление утраченных элементов традиционной культуры

и т.п.) перерастают в движения за восстановление достоинства, которые

начинают восприниматься не только в психологическом плане, но и в

политическом — как потребности в самоутверждении вплоть до суверенитета в

разных формах.

Регрессивные механизмы выражаются в росте неуверенности в будущем. Это

ведет к возвращению архаичных форм взаимодействия, восстановлению кланово-

родовых систем в культуре, что мы наблюдали и в среднеазиатском регионе, и

на Кавказе. Регрессивные механизмы приобретают особую роль в случае

длительных, трудноразрешимых конфликтов.

В одном случае они могут стать направлением (точнее, одним из

направлений) в согласительных процедурах при регулировании конфликтов; в

другом — тормозом в цивилизационном развитии, возвращая к тем стадиям,

когда споры решались насилием и войной.

Все указанные социально-психологические механизмы включаются тогда,

когда формируются интолерантные отношения между этническими группами.

По вопросу о том, что такое межэтническая толерантность, среди

этнологов, этнопсихологов идут дискуссии. Одним из довольно

распространенных является понимание толерантности как индифферентности к

этническим различиям. Оно нередко встречается среди людей с высокой деловой

или общекультурной ориентацией в жизненных установках — среди

«естественников», математиков, экономистов. Но, бывает, его разделяют и те,

кто, как говорится, «устал» от этнических, национальных проблем и хотел бы

свести их на нет, однако в реальности такое «решение» просто невозможно.

Важно также учитывать, что люди из среды недоминирующих групп часто

воспринимают саму постановку проблемы о толерантности как способ

стимулировать «терпение», «терпеливость», а индифферентность в

межнациональном общении — как стремление забыть о потребностях народов или

даже как ассимиляторские тенденции. Вот почему понимание толерантности

имеет не только научное, но и практическое, идеологическое и политическое

значение.

Мы рассматриваем толерантность не как позицию самоограничения и

намеренного невмешательства, согласия на взаимную терпимость, а как

принятие других такими, какие они есть, и готовность взаимодействовать с

ними. Многие исследования, проведенные нами в разных республиках Российской

Федерации подтвердили что людей толерантных, готовых к общению, везде

намного больше, чем просто индифферентных. Среди русских доля этнически

индифферентных колебалась в республиках в пределах 10-15%, а готовых к

позитивным контактам — до 60—80% по социальным, демографическим и

этническим группам.

Межэтническая толерантность проявляется в поступках, но формируется в

сфере сознания и, конечно, тесно связана с этнической идентичностью. Все

виды гиперидентичности повышают уровень интолерантности в межэтнических

установках. Но на этом основании считать этнонациональное самосознание

опасным, стремиться не напоминать о нем было бы ошибкой, только усиливающей

сложность межэтнических отношений. Не этническое само сознание вообще, а

гиперболизация его (эгоцентризм, этноэгоизм и т.п.) отрицательно влияет на

толерантность. Перерастание этнического самосознания в гиперидентичность и

рост интолерантных установок связаны, как мы уже отмечали, далеко не только

с процессами в психической сфере, но и в сферах социальной, экономической,

политической жизни. Он в значительной степени определяется и ситуацией —

стечением всех этих обстоятельств.

Ситуационный фактор мы интерпретируем более широко, чем в

психологических концепциях. Д. Кэмпбел сформулировал теорию, согласно

которой конфликт интересов между группами предопределяет отношения

конкуренции и ожидания угрозы со стороны «чужаков». Именно угроза

обусловливает ингрупповую враждебность, усиливает внутригрупповую

солидарность, аффилиацию, непроницаемость границ, увеличивает меру

наказания за отклонения от норм группы.

Как видим, при психологическом подходе восприятие и ощущение угрозы

интерпретируются как та ситуация, которая порождает интолерантность в

межэтнических взаимодействиях. При этносоциологическом подходе сама

конкретная, объективная ситуация — стечение обстоятельств в экономической,

политической и социальной сферах — создает конфликт интересов, влияет на

восприятие обстановки, которые затем, в свою очередь, могут в той или иной

мере определять и внутригрупповую солидарность, и углубление этнокультурных

психологических границ.

Если рассматривать ситуации с личностных позиций, то для человека имеет

значение, с какой группой он себя в данной конкретной ситуации больше

отождествляет, как он для себя определяет эту ситуацию. Здесь действительно

многое зависит от ролей, которые он выполняет. Возьмем обстановку в

трудовом коллективе, где идет речь о приеме на работу мигранта из зоны

конфликта, скажем, абхаза из зоны грузино-абхазского конфликта. Если члены

трудового коллектива больше отождествляют себя с пострадавшими от

конфликта, чем с жаждущими оставить больше средств для зарплаты уже

работающих в учреждении, и руководитель держится такой же ориентации, то он

скорее может принять решение о зачислении абхаза. Но если руководитель

больше ориентирован на внешние оценки его деятельности, то он может

посчитаться с тем, что грузины станут воспринимать эту акцию как проявление

симпатии к абхазам, и воздержаться от принятия в коллектив конкретного

абхазского специалиста.

Что же касается действия ситуативного фактора в больших группах, то

социологи и социальные психологи выделяют в качестве благоприятных такие

ситуации, когда этнические группы имеют общие цели, интересы, зависят от

сотрудничества, взаимодействуют при позитивной поддержке правительства.

Так, многие русские в республиках РФ поддерживали ориентации представителей

титульных национальностей на большую их (республик) самостоятельность, что

в значительной мере определялось общими интересами тех и других в

использовании местных ресурсов.

Позитивная роль правительства в сохранении благоприятного климата в

отношениях между татарами и русскими демонстрировалась нами на примере

действий Президента Татарстана М.Ш. Шаймиева. Идея стимулирования

консолидации Татарстане кой общности — «мы татарстанцы», превращение

празднования дня провозглашения суверенитета, а также сабантуя, в общие

праздники, служат лишь наиболее очевидными проявлениями такой

консолидирующей политики.

Ситуативный фактор может играть и противоположную роль, способствуя

эскалации конфликтов. Скажем, отношения федерального Центра и Чеченской

республики (при жизни Дж. Дудаева) могли еще долго продолжаться в

неопределенном русле или даже прийти к благоприятному для обеих сторон

исходу, если бы не ряд конкретных ситуаций, связанных с интересами лидеров

каждой из сторон. Но, конечно, в целом межэтнические конфликты являются

следствием сложного комплекса обстоятельств.

Понимание межэтнического конфликта

Межэтнические конфликты (нередко их называют просто этническими) ста ли

распространенным явлением в современном мире. По данным Стокгольмского

международного института по исследованию проблем мира в Осло, две трети

всех насильственных конфликтов в середине 90-х годов были межэтническими.

Переход к демократизации в нашей стране и распад СССР также сопровождались

острыми межнациональными, межэтническими напряжениями и конфликтами.

Один из принципиальных вопросов для понимания таких конфликтов — вопрос

об их связи с самим феноменом этничности: является ли связь между ними

сущностной, заложенной в самом этническом многообразии человечества, или

она сугубо функциональна? Если признать истинным первый подход, то тогда

ингушей и осетин, арабов и евреев, армян и азербайджанцев следует признать

«не совместимыми». Если исходить из второго, то надо сделать вывод: не

этничность составляет суть таких конфликтов, она — форма их проявления.

В конфликтных ситуациях обнажаются противоречия, которые существуют

между общностями людей, консолидированными на этнической основе. Далеко не

в каждый конфликт бывает вовлечен весь этнос, это может быть его часть,

группа, которая ощущает на себе или даже осознает противоречия, ведущие к

конфликту. По существу конфликт есть способ разрешения противоречий,

проблем, а они могут быть самыми разными.

Функциональный подход к пониманию конфликта характерен для большинства

этноконфликтологов. В.А. Тишков определяет межэтнический конфликт как любую

форму «гражданского, политического или вооруженного противоборства, в

котором стороны, или одна из сторон, мобилизуются, действуют или страдают

по признаку этнических различий».

Другого определения, он считает, дать невозможно, поскольку

межэтнический конфликт «в чистом виде» вычленить нельзя по причине того,

что их в природе просто не существует. Действительно, случаи, когда один

народ вступает в конфликт с другим из-за этнических различий или каких-то

внутренне, изначально им присущих антагонизмов, практически не известны. И

вообще наукой не доказано, что такие антагонизмы существуют в человеческой

природе. Примерно так же определяют межэтнические конфликты и некоторые

зарубежные специалисты.

Из-за непонимания природы, сути межэтнических конфликтов часто идут

споры. Молдаване нередко говорят, что у них нет с русскими конфликта, это

прокоммунистический режим сопротивляется в Приднестровье. Чеченские события

многие тоже называют не межэтническим конфликтом, а криминальным переделом

собственности.

Подобные оценки появляются потому, что, с одной стороны, приписывание

коллективной агрессии, ненависти народу унижает как достоинство отдельных

людей, так и достоинство народа в целом. А с другой стороны, такие оценки

часто возникают из-за нежелания признать, что в отношении какой-то группы

допускалась дискриминация или что у этнической группы могут быть

специфические интересы.

Особенно противоречивыми были оценки национальных движений в

республиках Прибалтики, Грузии, Татарстане. Не только общественные деятели,

но и многие ученые квалифицировали их как политические движения, причем

одни — как движения за от деление от СССР, другие — как антисоветские.

Межэтнические конфликты множественны по своей природе. Даже если

этнокультурные требования (язык, образование и т.п.) демонстрируются как

главные, то за ними всегда можно обнаружить социальные интересы. В

эстонском национальном движении 1987—1989 гг. придание государственного

статуса эстонскому языку служило одним из основных требований, однако было

совершенно ясно, что эстонский язык — это не только символ престижа народа,

но и средство занять ключевые места в обществе, ибо русские в большинстве

своем эстонского языка не знали. Так же воспринимались языковые требования

в Молдове, на Украине, в других государствах «нового зарубежья» России.

Причины межэтнических конфликтов

В начале массовых межэтнических конфликтов, в частности после событий в

Алма-Ате (в 1986 г.), Якутии (1986 г.), Сумгаите (1988 г.), в связи с

национальными движениями в Армении и республиках Прибалтики, первые

объяснения их причин в СССР ученые и политики давали, чаще всего исходя из

своих профессиональных и общественных позиций.

По официальной версии, конфликты явились следствием отступления от

ленинской национальной политики. Но одни видели это отступление в

сталинских репрессиях, депортациях целых народов, в декларативном характере

федеративных отношений. Такая версия по сути давалась на XXVIII съезде

КПСС, на последнем пленуме ЦК КПСС по национальным отношениям.

Другие ученые, например В.И. Козлов, считали, что отступление от

ленинской национальной политики было допущено тогда, когда большевики

отошли от ориентации на единое централизованное государство и согласились

на федерацию с национально-государственными образованиями.

С идеей решить национальные проблемы путем пересмотра принципа

государственного устройства, перехода к национально-культурной автономии

для всех наций как на уровне России, так и на уровне территорий с

образованием 15—20 федеративных земель выступал до 1994 г. Г.Х. Попов (с

этой идеей последняя его статья вышла в «Независимой газете» 26 января 1993

г.). Однако после заключения Договора между государственными органами

Российской Федерации и государственными органами республики Татарстан Г.Х.

Попов, выступая по телевидению в «Диалоге» с Ф.К. Бурлацким, признал, что

наилучшим способом решения национальных проблем является вариативный подход

к ним, и привел в качестве примера приостановку конфликта в случае с

Татарстаном.

Как следствие прошлого режима рассматривал межэтнические конфликты И.М.

Крупник, считавший, что эти конфликты есть «возвращенное насилие».

Кроме политических версий была предложена модель социально-структурных

изменений как основы противоречий, приводящих к конфликтам. Ее выдвинули

этносоциологи, которые считают, что в основе межэтнической напряженности

лежат процессы, связанные с модернизацией и интеллектуализацией народов.

Это процессы, без которых метрополия так же не могла развиваться, как и

регионы. Они привели к тому, что в престижных видах деятельности нарастала

конкуренция между титульными национальностями и русскими. У многих народов

к концу 70-х годов не только сформировалась полиструктурная интеллигенция

(т.е. помимо административной и занятой в сфере просвещения, как было в

основном в 30-60-х годах, появилась еще и научная, художественно-

творческая, а у некоторых национальностей — и производственная), но и

сложились новые ценности и представления, в том числе о самодостаточности и

важности большей самостоятельности. Такие представления и ценности не

совпадали с теми, которые были у русских в республиках. Большинство из них

приехали сюда с установкой помогать (у многих помогали их родители), а

следовательно, они и ощущали себя по статусу выше местного населения,

титульных этносов.

Этот подход акцентирует внимание на том, что на определен ном

историческом отрезке времени происходят изменения в потенциале этнических

групп, претендующих на привилегированные, престижные места, в том числе во

власти. Изменяются и ценностные представления групп. Подобная ситуация

наблюдалась ранее (к 70-м годам) в Европе, когда менялась диспозиция в

положении валлонов и фламандцев в Бельгии; в Канаде, когда франкоканадцы

стали догонять по социальному и экономическому потенциалу англоканадцев.

Такая ситуация может сохраняться достаточно долго после заявления претензий

на изменение. Но так продолжается до тех пор, пока центральная власть

сильна (в том числе при тоталитаризме). Если же она теряет легитимность,

как это было в СССР, во всяком случае в конце 80-х — начале 90-х годов, то

появляется шанс не только высказать претензии, но и реализовать их.

Дальнейшее развитие событий — эскалация или свертывание конфликта — во

многом зависит от состояния центральной власти.

Конечно, выдвигая данный подход, мы понимали, что предлагаем одно из

объяснений, которое в ряде случаев может быть даже главным, но не для всех

конфликтов. В каких-то из них социологический параметр можно найти, изучая

процесс формирования «образа врага» вокруг этнической группы, скажем,

экономических посредников, «экономического бизнеса», как это было в

Страницы: 1, 2, 3, 4, 5