Реферат: Становление российского кино

Съемки фильма действительно проходили вблизи латвийско--советской границы, но история Мозжухина не похожа на правду: река Даугава течет не из Латвии в Россию, а из России в Латвию.

При том, что в 1925 году кампания по репатриации продолжалась, в глазах советского зрителя фигура вернувшегося эмигранта, видимо, намеренно компрометировалась. В советском кино был создан образ эмигранта-диверсанта — он фигурировал в фильмах «Его призыв» (1925) и «В город входить нельзя» (1929).[6] Характерно, что режиссером первого из них был Яков Протазанов.

И все же чуть ли не единственным живым каналом между двумя Россиями оставалось кино .Участвуя в дискуссии, вспыхнувшей в русской парижской прессе вокруг фильма Юрия Тарича «Крылья холопа» («Иван Грозный», 1926), князь Сергеи Волконский, защищавший фильм, писал: «В снегу, на заиндевелых лошадках скачущие мужики, эта баба ведром из ручья черпающая воду, эти матросы, на гармошке играющие и приплясывающие, все это безымянное множество зипунов, башлыков, платков, рукавиц, лаптей и сапогов» Это перечисление напоминает не рецензию, а ностальгическую ламентацию

 Из личной переписки и записных книжек Ивана Мозжухина мы узнаем, что в СССР у актера остался отец — Илья Мозжухин. Сохранилось трогательное обещание, которое Мозжухин дал самому себе 27 июня 1920 года: «Я, Иван Мозжухин,даю слово, что в течение года с сего числа я не буду пить ни вина, ни водки, ни коньяка, ни пива, ни аперитивов, ничего, содержащего алкоголя. У меня есть отец — и я его жизнью клянусь в том, что здесь написано». Судя по письмам, отец и братья Мозжухина ходили в кинематограф как ходят на свидание: «Будем ждать от тебя весточки каждый час, каждую минуту, это для нас будет праздником, большим утешением в нашей тяжелой жизни. Напиши о себе побольше, а то мы ничего о тебе не знаем, иногда только узнаем о тебе по заметкам в журнале «Советский экран». В прошлом году несколько раз смотрели тебя в картинах: «Кин» и «Проходящие тени». Картины имели большой успех у публики».[7]

Таким образом кино было видом общения- за неимением лучшего. Но кроме эмоции узнавания, в этих встречах был и другой, мучительный аспект. Советское кино было квинтэссенцией новой России, для эмигрантов неприемлемой и понимаемой ими как осквернение их личного прошлого. Сергеи Эфрон, суммируя облик советского фильма, писал: «Лихорадочные поиски новых пейзажей, новых, еще не показанных машин, зданий в новых, оригинальных ракурсах пронизывает почти каждую советскую картину. Подъемные краны, молотилки, тракторы, строящиеся дома, внутренности фабрик и заводов, дворцы — самые разнообразные предметы выводятся на экране не в качестве подсобных материалов, но в качестве самостоятельных субъектов действия»[8]. Конструктивизм не находил сочувствия у эмигрантов. Россия в нем представала населенной не людьми, а предметами, снятыми в странных ракурсах.

Владимир Набоков, покинувший Россию молодым человеком, видел СССР только в кино. Поэтому сгущенный образ новой России естественнее всего укладывался для него в клише советского документального фильма.

Русское кино окончательно превратилось в кино советское, и тем самым в глазах эмигрантов в синоним советской власти в целом. Так прекратилось одновременное существование двух параллельных национальных школ — уникальное явление в истории киноискусства.

Каждый этап истории кино знает свою систему жанров. В русском дореволюционном кино, как, впрочем, и раньше, на первоначальном этапе западного кино, главными жанрами были мелодрама, комическая, авантюрный фильм. В связи с этим принято говорить об ограниченности жизненного кругозора тогдашнего экрана. И это справедливо. Нельзя только не замечать другую сторону процесса становления кино: - именно в этих жанрах экран учился воспроизводить жизнь как движение (авантюрный фильм, комическая) и как переживание (мелодрама). Эти жанры стимулировали развитие самого искусства кино.

В конце концов, на каждом этапе развития кино изобретаются жанры, которые исторически необходимы и возможны. Система жанров есть стиль, изучение которого в свою очередь помогает постичь исторический смысл жанра.

Стиль раннего кинематографа определяют комическая, детектив и мелодрама. Жанры эти близки по мироощущению и потому не только легко взаимодействуют, но даже проникают друг в друга.

Еще более важное значение имело взаимопроникновение детективно- авантюрного фильма (а также вестерна), и комической. Здесь в соединении натуры и игры раскрывались коренные свойства экранного действия.

В картинах Бестера Китона («Китон-детектив» и другие) мы видим одновременно детектив и комическую, а точнее, комическая является в данном случае пародией на детектив. То же самое и в картине «Приключения Мистера Веста в стране большевиков» Кулешова — это пародия на вестерн. Содержательное значение этих фильмов не умаляется от того, что они являются пародиями. Пародируя жанр, режиссер отвергает его «снятием», то есть учится использовать его и в то же время идет дальше, приспосабливая известные уже структурные формы к' новому содержанию. Детектив Кулешова «Луч смерти», сделанный всерьез, сегодня кажется совершенно наивным .«Мистер Вест» же и сегодня, по прошествии стольких лет, смотрится с интересом. Ирония, которая может возникнуть у нас по отношению к изображаемым событиям и формам их подачи, заложена в самой картине, и это не дает ей стареть. Аналогичное происходит в цирке, когда клоун повторяет то, что только что проделал на манеже акробат, нам никогда не скучно. И это происходит по двум причинам: во-первых, клоун исполняет номер на том же высоком техническом уровне и, во-вторых, комической трактовкой сообщает номеру нечто новое.

Пародия обнажает внутреннюю структуру вещи, она не повторяет манеру исполнения, а оценивает ее. Пародии Архангельского-ключ к стилю поэтов, которых он высмеивал. Пародия есть трактовка средствами иронического пересказа. Пародия всегда иносказание.

Значительным произведением в области приключенческого жанра были «Красные дьяволята», которых поставил И. Перестиани по повести П. Бляхина. Его молодые герои, увлеченные подвигами героев Купера и Войнич, как бы указывали на литературных прародителей фильма. В кинематографическом же плане он следовал традиции вестерна. Вместе с тем легкокрылая ирония, которая царит в этом фильме, есть отношение к традиционному жанру, в оболочку которого вложено новое содержание.

Через сорок с лишним лет повесть Бляхина экранизирует Э. Кеосян — его картина «Неуловимые мстители» имела огромный успех у зрителей, разумеется у детей и юношества. Новая картина имеет преимущества перед старой, зрелищность ее определила современная техника исполнения (широкий формат, цвет и музыка, возросшее искусство постановки динамичных массовых сцен).Любопытно заметить при этом, что старый фильм, «Красные дьяволята», не потерял своего значения (и это стало особенно очевидным после выхода еще двух серий повторной экранизации «Новых приключений неуловимых» и «Короны Российской империи», в которых идея повести Бляхина постепенно выхолащивалась).Фильм Перестиани «смотрится», он сохранил для нас неповторимое обаяние, и, может быть, именно благодаря скромности средств, которыми выполнен. У Перестиани в смешных ситуациях оказываются не только герои второго плана, но и главные романтические герои. Картина как бы схватила дух времени, его демократизм. В грубом гриме актеров, который сегодня бросается в глаза, видится нарочитость лубка, народного примитива, «действа». Со снисходительной улыбкой мы смотрим сегодня на фарсовую фигуру Махно, которого в мешке доставляют Буденному молодые герои, хотя знаем, что сложная судьба Нестора Махно для своего воплощения не фарса требует, а, скорее, трагифарса. Подчиняясь законам жанра, фильм не ставил перед собой сложных психологических задач— они тогда для кино были невыполнимы. Но именно потому, что фильм на многое не претендовал, — многого добился. Киноведы писали о «Красных дьяволятах» не только как о приключенческом фильме, его рассматривали и как характерный детский фильм, и как кинокомедию, и как историко-революционный фильм, в котором появляются конкретные исторические герои. В 20-е годы о «Красных дьяволятах» писали как о первом киноромане в советском кино.

Я так подробно остановилась на «Красных дьяволятах» потому, что они впервые показали суть самого превращения жанра. Сохранив черты авантюрного жанра, фильм приобрел новое историческое содержание. Перед нами пример, когда авантюрный жанр приобретает черты эпического фильма, эпического в положительном смысле этого слова.

Оговорку эту приходится делать потому, что авантюрный жанр знал и отрицательные превращения и определение «эпос» по отношению к нему имело сугубо негативный смысл. В своей статье «Нат Пинкертон», относящийся к 1908 году. Корней Чуковский назвал наводнявшие тогда экран детективы «эпосом капиталистического города», соборным творчеством мещанских низов. Стараясь объяснить исторические причины господства этого явления в кино, писатель обращается к аналогичным процессам в литературе. Здесь он обнаруживает любопытнейшую закономерность изменения типа детективного героя: за очень короткий срок герой английского писателя Артура Конан-Дойла, знаменитый сыщик Шерлок Холмс, отделившись от своего индивидуального создателя, предстал перед нами как нью-йоркский агент политического сыска, король всех сыщиков Нат Пинкертон.

Очень важно отметить еще один аспект комментария К. Чуковского к своей статье, который носит характер уже самокритики. Дело в том, что разоблачение пошлости низких жанров, царивших в тогдашних низах городского быта (Чуковский попутно говорил также о мелодраме, комическом и фантастическом фильме — зрелище в стиле Мельеса), своим острием как бы обращалось вообще против кинематографа. Чуковский не видел в кино тех потенциальных позитивных тенденций (которые тогда уже многие разглядели, например Толстой), а поэтому он не видел и возможности эволюции раскритикованных им жанров, способности их обратиться к другому содержанию, одухотвориться высокой целью. Теперь писатель поправляет себя (и в отношении литературы и в отношении кино), уточняет свое отношение к детективному жанру. Он вспоминает теперь и шедевры Эдгара По, и «Лунный камень» Уилки Коллинза, и снова вспоминает о Шерлоке Холмсе, то есть обращается к произведениям с героями аналитической мысли; вспоминает он и более поздних персонажей, гордящихся своим «мозговым веществом», — в произведениях Агаты Кристи, Джильберта Честертона, Дороти Сайерс. «Все они, — пишет теперь автор, — являются наглядным свидетельством, что эта литература, равно как и киноэкраны, уже вырвались из плена городских дикарей, требовавших, чтобы и в фильмах, и в книгах воплощались их скотские инстинкты и вкусы»[9].

Здесь автор коренным образом меняет свой взгляд на содержание «городского эпоса», ибо дело было не в том, чтобы отдать низкие жанры «городским дикарям», а в том, чтобы жанры эти сделать принадлежностью высокого искусства. Но это была уже задача самой истории. В поисках истинного, без кавычек, эпоса невозможно было уже возвращаться к родовому крестьянскому эпосу Микулы Селяниновича. Городскому  эпосу нужно было противопоставить тоже городской, но освобожденный от узости мещанского эгоизма и тщеславия. Здесь решающую роль сыграло искусство, независимое от буржуазных взглядов и способное ему противостоять. Идеи октябрьской революции, ее размах и новый, невиданный человеческий материал требовали новой эстетики, практическим выражением которой был  эйзенштейновский  эпос, но характерно, что до «Потемкина» и до «Стачки» кино воплотило тему революции в произведении традиционного авантюрного жанра. Казалось: в старые мехи налили новое вино. Но это не совсем так. Старый жанр, приспособившись к новому содержанию, сам обновился: Новая историческая почва оказалась не чуждой ему, он пустил в нее корни, чтобы дать новые побеги.

Не следует только думать, что дальше все шло гладко. Был целый период, когда жанр этот у нас предавался забвенью. Какие мы здесь утратили возможности, стало, может быть, особенно очевидно, когда из тайников истории засверкала поразительная судьба советского разведчика Рихарда Зорге и о нем сделал фильм французский режиссер Ив Чампи, с западногерманским актером Томасом Хольцманом в главной роли.

Как видим, пренебрежение тем или иным жанром наносит ущерб всей системе искусства. Искусство потому и является системой, что в нем один жанр определяет границу другого, прокладывает ему путь, играя для него роль «подсобного рабочего». Но если в прошлые годы пренебрежение к детективному жанру проявилось в забвении его, то сегодня происходит нечто совершенно противоположное: вдруг киноэкраны и голубые экраны ТВ заполонили детективные фильмы, и это вызывает тревогу не меньшую, чем та, которая возникла, когда подобные фильмы длительное время не ставились вовсе.

Само по себе массовое производство детективных кинопроизведений не может не породить определенного штампа; воздействие же штампа, как всякое тиражирование в искусстве, имеет самые отрицательные последствия в мышлении массового зрителя. Штамп тоже пародия, только уже невольная. Пародия в данном случае не входит в намерение автора, но тогда получается, что он пародирует не кого-нибудь, а собственное намерение. Какими бы возвышенными мотивами субъективно ни руководствовался герой в таком фильме, как бы активен он ни был, поступки его кажутся лишь имитацией действия, ибо они ничего не говорят о его личности — он лишь тень много раз виденного уже персонажа. А ведь именно действие сильного характера в непредвиденных обстоятельствах и привлекает здесь зрителя. Разве само обращение к детективно-приключенческому жанру не было известной реакцией на затянувшееся увлечение драматургией с ослабленным сюжетом, и в том числе увлечение приемами синема-веритё (или «прямого кино»), непосредственно схватывающего поток жизни? Но в своем крайнем выражении детективный сюжет и синема-веритё оказались одним и тем же — они передают действительность без углубления в человеческие характеры, хотя и совершенно противоположными приемами: бессюжетно — в «прямом кино»; предельно заостренным, почти самодовлеющим сюжетом — в детективном фильме.

В молодые, 20-е годы, формируясь из старого опыта, приключенческий жанр сделал иронию своим стилем. На современном этапе развития жанра ирония снова необходима, но теперь уже по отношению не только к стандартам зарубежного образца, но и к собственным ошибкам и штампам (эту функцию великолепно выполнил фильм «Белое солнце пустыни», где ирония как бы и оберегает позитивный опыт жанра). И «Подвиг разведчика», и «Мертвый сезон», и «Семнадцать мгновений весны» показывают, как много может жанр, если помнит о своей специфике и в то же время не бездушно полагается на нее. В каждой из этих картин распутывается клубок исторического случая, поразительного для нас потому, что распутывается не ребус, а человеческая история, распутывается, чтобы иметь продолжение. В конце концов превращение жанра — это превращение героя, которого история каждый раз предлагает искусству. Играя героев, которых случай беспощадно бросает в совершенно невероятные ситуации, артисты П. Кадочников, Д. Банионис и В. Тихонов воплотили вполне реальные характеры, за которыми стоит конкретное историческое время и понятные для нас переживания. Именно в этих картинах актеры сыграли свои, может быть, лучшие роли, как Жерар Филип в наивно-приключенческом фильме «Фанфан-Тюльпан» наиболее ярко воплотил галльский характер, а А. Кузнецов — характер русского солдата в упомянутом уже пародийном вестерне В. Мотыля «Белое солнце пустыни». Подобные образы входят в наше сознание рядом с образами героев эпопей, драм, кинороманов и заставляют нас забывать о весьма условном делении жанров на высокие и низкие.

До наших дней не сохранились ни фильмы, ни сколько-нибудь полные обзоры состояния научного кино в дореволюционной России. Но и то, что удалось собрать, изучить и описать нашим современникам, нашим советским киноведам, позволяет сделать вывод, что история научного кинематографа в России  это прежде всего история беспрерывных усилий передовой русской интеллигенции, направленных на использование кинематографа в просветительных и научных целях

Можно только восхищаться энтузиазмом русских ученых и педагогов, их энергией, настойчивостью в достижении поставленных целей. Видя в кинематографе могучее средство не только познания, но и распространения знаний, они собирали пожертвования на устройство просветительных кинотеатров, активно 'участвовали в организации кинолекций, пропагандировали научный кинематограф в печати, добивались самого широкого распространения просветительных и учебных кинолент, а также использования кино в чисто научных целях.

Удивительно и другое—исключительная прозорливость передовых русских ученых и педагогов, их необыкновенно точная оценка научных и педагогических возможностей кинематографа. Ведь кинематограф в то время только что появился, он возник как своеобразное «чудо техники», как новый аттракцион, как новое зрелище, по существу, мало чем отличающееся от балаганных и других им подобных увеселений. Между тем еще в то время, когда именно так большинство людей смотрело на кинематограф, передовые ученые и педагоги ясно представляли роль, какую может сыграть это новое изобретение в просветительной работе, и уже тогда стремились сделать все, что было в их силах, и направить кино по общеобразовательному пути.

Первый коммерческий кинотеатр в России был открыт в Петербурге в летнем увеселительном саду «Аквариум» (там, где сейчас помещается один из павильонов «Ленфильма») 4 мая 1896 года. А уже зимой в том же Петербурге, в сезон 1896/97 года, Русское техническое общество устроило в Соляном городке цикл кинематографических лекций-сеансов, на которых показывало просветительные ленты. Кинолекции продолжались Обществом и в следующем году.

По примеру Русского технического общества за дело организации кинолекций вскоре взялись и другие просветительные учреждения и учебные заведения.

Параллельно возникла идея устройства передвижного научного кинематографа. Первые опыты в этом направлении осуществило Управление северо-западных железных дорог. Оно приобрело проекционный аппарат, пригласило постоянного лектора-педагога, механика и устроило киносеансы для детей служащих дороги. Впоследствии эту работу в еще больших масштабах—для всех петербургских школ—организовал Музей Русского технического общества.

Постепенно научное кино начинает приковывать к себе общественное внимание. В среде научных и педагогических работников вызревает идея постоянных просветительных кинотеатров, где могли бы показываться ленты научного содержания и читаться лекции перед сеансом. Идея эта была активно поддержана самыми широкими кругами педагогической, научной общественности и даже владельцами кинотеатров. «Судя по далеко не полным сведениям, почерпнутым из печати, - пишет С Гинзбург,- в дореволюционной России в 1908—1914 годах имелось несколько десятков подобных  просветительных  кинематографов». В 1912 году в Петербурге были открыты три таких кинотеатра: первым кинотеатром руководило Общество народных университетов в зале Тенишевского училища, вторым—Русское техническое общество в Соляном городке и третий открылся в Лиговском Народном доме.

Большая и интересная работа по использованию кинематографа как средства распространения знаний проводилась также в Москве. Группа научных работников при активном участии профессора биолога В Н Лебедева, впоследствии лауреата Государственной премии СССР, много лет работавшего в советской научно-популярной кинематографии, еще в самом начале века организовала перемонтаж уже готовых фильмов и, пользуясь ими, проводила общедоступные лекции.

Энтузиасты-ученые выступали и как лекторы, и как организаторы, и как первые режиссеры научной кинематографии. Ими была создана серия короткометражных' научно-популярных фильмов («Жизнь моря», «Возможности и надежды современной медицины», «Жизнь в пресной воде», «Форма и окраска животных как средство самозащиты» и др.). В здании Университета имени Шанявского — на Миусской площади в Москве—был организован цикл публичных лекций, на которых показывались эти первые научные ленты.

В свою очередь была сделана попытка организовать в Москве и постоянные научные кинотеатры. Большие усилия но внедрению научного кинематографа употребил, например, известный московский театральный деятель С. Зимин. Он вложил крупные средства и открыл кинотеатр на Театральной площади (ныне пл. Свердлова)—в самом центре Москвы. Правда, этот кинотеатр просуществовал недолго. То ли потому, что в нем, в отличие от других просветительных театров, кинокартины не сопровождались лекциями, то ли потому, что он был окружен роскошными оперным и драматическим театрами, публика мало посещала его, несмотря на то, что Зимин включил впоследствии в программу киносеансов даже выступления эстрадных артистов.

Попытка использования кинематографа как средства просвещения была предпринята и в других городах России.

В этом отношении в первую очередь следует отметить Одессу. По свидетельству украинского исследователя Г. Журова, уже в 1898 году Одесский лекционный комитет для народных чтений использовал на своих лекциях киноленты. Работа эта продолжалась в течение нескольких лет .

В декабре 1908 года Русским отделением Технического общества в Одессе был открыт специальный научный кинотеатр. Чтение лекций взяли на себя бесплатно члены Технического общества и преподаватели местных учебных заведений. Картины, как правило, брались напрокат, и лишь некоторые приобретались в собственность. Первоначально сеансы шли нерегулярно, но с 1909/10 учебного года дело упорядочилось. За первый же год было проведено 148 сеансов. На этих сеансах было показано 16 различных картин. Кинематограф был рассчитан главным образом на учащихся. Каждый сеанс состоял из двух отделений:

 - в первом—демонстрировались кинокартины на исторические или географические темы;

 - во втором—на естественные или технические.

Сеансы устраивались платными, но цены на билет были вполне доступными (для учащихся городских школ—5 коп., для других гимназий, училищ и прогимназий—10—20 копеек) [10].В 1910 году кинотеатр был перенесен в помещение художественно-промышленной выставки, где он также работал очень успешно.

Вторая по времени попытка организации в провинции научного кинематографа была сделана в Самаре Обществом народных университетов в 1910 году. На деньги, собранные от пожертвований, Общество приобрело два проекционных аппарата: один (передвижной) для обслуживания учебных заведений и другой для постоянного кинозала, который устроили в Пушкинском Народном доме. Главными посетителями, как и в Одессе, были учащиеся. Сеансы состояли обычно из двух отделений: научного и литературно-музыкального.

В те же годы просветительные кинолекции были организованы и в Нижнем Новгороде (ныне г. Горький) Отделом Русского общества охранения народного здоровья. Лекции проводились в зале Коммерческого училища, который предоставлялся для этой цели бесплатно. На каждом сеансе выступали члены Общества —педагоги и врачи. Помимо работы в постоянном помещении устраивались выездные киносеансы в Сормове, где находилась большая судоремонтная верфь, в Канавине—на месте знаменитой Нижегородской выставки, в Коммерческом клубе, в Кадетском корпусе и в других местах. Апогей деятельности нижегородского просветительного кинематографа пришелся на 1913 год, когда кинолекции велись по двадцати трем специальным программам просветительских фильмов.

Известно также о существовании в 10-х годах научных кинотеатров в Киеве (в Лукзяковском Народном доме и в одном из коммерческих училищ), в Екатеринбурге, в Юрьеве, в Смоленске, в Риге и в других городах. В общей сложности их было до первой мировой войны несколько десятков.

Само собой разумеется, не все эти просветительные кинотеатры функционировали одинаково хорошо. Некоторым из них удавалось запастись интересными программами, привлечь к чтению лекций педагогов, ученых. В других показывались фильмы без лекционного сопровождения, так как не было возможности часто обновлять программы. Не всюду одинаково складывались условия финансового обеспечения. Одни пользовались поддержкой государственных или общественных организаций, частных лиц. В других дело пытались наладить энтузиасты. Все это несомненно отражалось не только на деятельности кинотеатров, но и на их судьбе. Некоторые кинотеатры существовали успешно и в течение долгого времени, другие, как эфемеры, жили очень непродолжительной жизнью.

Страницы: 1, 2, 3, 4