Курсовая работа: Формирование центров художественных ремесел Южного Урала

Почему столь активное использование чугуна началось прежде всего в уральской архитектуре, вы, наверно, догадались сами. Ведь здесь было сосредоточено огромное число металлургических заводов. И чугунное литье (а на него уходила только часть продукции любого металлургического предприятия) выпускалось на многих уральских заводах, как частных, так и казенных — на Каменском, Кушвинском, Верх-Исетском, Каслинском, Чермозском, Нижнетагильском, Билимбаевском и многих других.

Чугунные архитектурные детали еще в 18 веке использовались не только для уральских построек, но и в большом числе отправлялись в Москву и Петербург. А в 20–30е годы этого столетия в столицах были популярны чугунные камины, отлитые в Екатеринбурге. Отливали их, конечно, не целиком, а по частям: ведь общий вес такого камина достигал 36 пудов. Кроме того, в 1730-е годы из Екатеринбурга в Петербург отправляли крупные партии чугунного узорчатого литья, то есть чугунных решеток. Таким образом, уральское художественное литье имело непосредственное отношение к чудесному превращению Петербурга из города-крепости в город дворцов, превращению, которое произошло как раз в эти годы.

Разумеется, особняки заводчика Демидова и в Петербурге на набережной реки Мойки, и в Москве, и в его имении Петровском были наполнены образцами чугунного литья. Слободской дом Н.Н. Демидова в Москве стал уникальным музеем уральского художественного литья 18 века. Чугунные вазы, пьедесталы, решетки, тумбы, половые плиты отливали в 60-е годы в Нижнем Тагиле. Демидов крайне торопил тагильчан с выполнением заказа, требуя как можно скорее отправить готовые отливки в свой московский дом.

Итак, чугунный узор украшал балконы, лестницы, сады, заводские цеха. Из чугуна делали решетки, диваны, столики, кресла, вазы, парковые скамейки.(Приложения А, рисунок А.3). Но все это примеры применения чугуна в архитектуре. Ведь не случайно столько веков скульпторы пользовались для своих работ благородными мрамором и бронзой.

Во-первых, чугунные статуи уже существовали. Еще в 1760-е годы в Нижнем Тагиле были отлиты аллегорические статуи для Слободского дома Демидова в Москве. Несмотря на все возражения, прекрасная моделировка формы говорит о том, что чугун может быть выразительным и пластически подвижным материалом в умелых руках.

В самом деле, изготовление статуй и бюстов, требующих сложной формовки, уральским мастерам было не так легко освоить. Ведь их навыки по отливке плит и решеток предполагали простые способы формовки, а скульптура — искусство объемное и требует более высокого мастерства в создании сложных литейных форм. Однако со временем литейщики достигли большого мастерства, и 1820-х годах на уральских Пашийских заводах были даже отлиты две конные группы, повторяющие знаменитые скульптуры П. Клодта на Аничковом мосту в Петербурге. Их поставили у конного двора в Кузьминках под Москвой, принадлежавших вначале Строгановым, а затем Голицыным. Первая группа изображала коня, поднявшегося на дыбы, и сильного юношу-возницу, уверенно удерживающего порывистого скакуна. Во второй группе стремительная порывистость выражалась с еще большей силой: юноша, стоящий спиной к зрителю, бросался навстречу коню, укрощая его.

К середине 19 столетия расцвет архитектурных и монументально-декоративных форм чугунного художественного литья завершился. Во-первых, закончилась эпоха большого государственного стиля — классицизма, и все грандиозное стало уступать место камерному. В моду входили изделия из чугунного литья небольших размеров, поэтому заводам нужно было налаживать массовый выпуск мелких художественных вещей. [2, c. 156–166].

1.5  Гончарство и глиняная игрушка

До начало 20 века на территории, ныне входящей в Челябинскую область, основное ремесло занятий было связано с обработкой древесных материалов (древесины, прутьев, лыка, бересты), глины, растительных волокон (льна, конопли), волокон животного происхождения (овечьей шерсти, козьего пуха), металла. Плотничество было повсеместным занятием. Практически каждый взрослый крестьянин мог срубить дом и хозяйственные постройки. В каждой деревни были искусные столяры, изготовлявшие вручную (простыми инструментами) домашнюю утварь, ткацкие станы, сельхоз инвентарь, телеги, сани, лодки, двери, оконные рамы, мебель, декоративные элементы домовой резьбы, прялки, вальки, швейки. Для изготовления веретен, украшений для мебели, оконных карнизов и другие, использовались токарные станки с колесным приводом, чаще всего на них работали заводские мастера-модельщики (в т.ч. каслинские). Во множестве южноуральских городах и селах существовало гончарное производство; в Челябинске — мастерская гончарных изделий Ложкина (на Западном Бульваре), кустарные горшечные сараи (близ Красных казарм и др.). Мастера обычно брали глину с определенного («своего») места; в основном женщины и дети мяли её ногами (до достижения полной однородности); мастера-мужчины на самодельных ножных гончарных кругах изготавливали сосуд, который затем обжигали в горнах и декорировали.(Приложение А, Рисунок А.4). Широко распространенные поливные изделия покрывались легкоплавкими свинцовыми глазурями или стекловидными сплавами. Для изготовления игрушек глину раскатывали в лепешку и сворачивали на пальце в «пустышку». До 1950-х гг. гончарное мастерство действовали в Чебаркуле (Варламово, Кундравы, Шабунина), в Верхнеуральске.

Обилие месторождений глины было отмечено И.И. Лепёхиным, П.И. Рычковым, И.П. Фальком в ходе академических экспедиций 18 века «весьма белую, чистую» фарфоровую глину, добывавшуюся у озера Мисяш, в 18 веке поставляли на Императорский фарфоровый завод в Санкт-Петербург. Каолиновую белую глину добывали в 5 верстах от крепости Карагайской (территория современного Уйского района), у села Долгодеревенского (близ Челябинска), реке Миасс и Увелка. Центры гончарства формировались у Кочкаро-Демаринского (современный Пластовский район), Городищенского (Карталы).

Месторождения у крепости Губерлинская, Магнитная, Кизильская, где имелись залежи глины. Фальк отмечал, что горшечная глина «желтоватая, серая, беловатая, белая и синеватая находится везде». Гончарный промысел получил развитие среди населения слободы Верхнеувельской (Варламово), село Кундравы, деревня Шабунино; из Бродокалмака распространился на Южном Западе среди жителей села Долгодеревенское, Есаульское, Миасское (терр. Челябинского уезда); на Южной губернии — в Варне, хутор Красный Яр (с 1906 поселок Агаповский), станице Полтавской (современные Карталы). С середины 19 века был широко распространен в Верхнеуральске, Оренбурге, Троицке, Челябинске. К началу 20 века в Оренбургской губернии было зафиксировано 43 гончарных хозяйства (без учёта небольших мастерских). Ремесленники специализировались как на гончары или горшечники; выделялись мастера, подмастерья и ученики. Из белой и красной глины мастера изготовляли сосуды традиционных видов (горшки, корчаги, крынки, кружки, кувшины (Приложения А, рисунок А.5)), отличающиеся многообразием конфигурации и цветового решения поливы, объемами, пропорциями, пластичностью лепки. [5, c. 405].

  2  ЧЕЛЯБИНСКАЯ ОБЛАСТЬ

2.1  Каслинское литье

Возникновение уральского чугунного художественного литья, затем столь прославленного, весьма прозаично и буднично. Оно было связано с необходимостью удовлетворить самые насущные потребности и местного населения и уральской промышленности. В продукции уральских заводов первых десятилетий 18 века большое место занимают различные чугунные предметы домашнего обихода. С началом деятельности Екатеринбургского завода на нем успешно отливают чугунные горшки, котлы, чугунные заслонки к печам: к избяным они делались круглые, для горниц — четырехугольные. В первой трети 18 века чугунное литье находит широкое использование, как в самой уральской заводской архитектуре, так и в промышленном оборудовании. Так, например, под брусьями, на которые устанавливались молотовые горны, отливались фигурные столбы; фигурными были оси и под брусьями, на которых устанавливались фабричные «колошные трубы». На Полевском заводе в 1730–1740 годы изготовлялись чугунные круги, наковальни, колоды для держания воды, ящики, колеса. Уже в этом простом перечне видно разнообразие форм, с которыми приходилось встречаться первым уральским литейщикам — это и крупный нерасчлененный объем массивных наковален и колеса со сквозным рисунком. Таким образом, закладывался фундамент литейного мастерства, выросшего впоследствии в замечательное искусство. Важным фактором, повлиявшим на развитие художественного чугунного литья, стал выпуск на уральских казенных заводах чугунных пушек. На их изготовление шел чугун высокого качества. В технике отливки уральских пушек было немало общего с прежними русскими традициями, характерными для 17 века. Следует указать и на то, что уральские пушкари сохранили не только технические традиции, но и известное стремление к декоративному украшению орудий.

Правда, эти украшения значительно сдержаннее, чем раньше, и не покрывают более пышным узором тела пушек, как в минувшие годы, но все же и не исчезают вовсе. Примером может служить пушка, отлитая на казенном Каменском заводе в 1703 году. Говоря о роли военных отливок в развитии художественного чугунного литья на Урале, нельзя, разумеется, ограничиться только упоминанием встречавшихся в нем различных украшений. Большое значение имело требование безукоризненного совершенства отливки, начиная от получения формы и кончая качеством металла. Эти требования вырабатывали у мастеров чувство формы, тончайшую точность отливки — основу основ художественного литья. Не случайно, поэтому Каменский завод, изготовивший в первой четверти 18 века немало артиллерийских орудий, дал во второй половине столетия образцы декоративного чугунного литья. С годами складываются кадры опытных литейщиков — художников своего дела. Более богатым становится ассортимент литья, усиливается его эстетическая сторона.

Наиболее распространенным видом уральского чугунного литья в 18 веке были плиты и доски. Являясь одной из простейших его форм, они были, однако, весьма различны между собой и по размерам и по рисунку, четко отформованному мастерами. Одни из них имели гладкие, лишенные орнамента поверхности, другие несли рельефные узоры.

В 1740–1750-х годах широко распространены были чугунные намогильные плиты. Их немало находилось в монастырских и церковных дворах, позднее — на уральских тенистых кладбищах. Такие плиты, как правило, представляли собой вытянутый прямоугольник, сплошь покрытый текстом, превращавшим простую чугунную доску в страницу многовековой книги, которую прочитывали сотни людей. При всех вариациях формы намогильные плиты близки друг другу. Они просты, даже более того, скупы по своему декоративному решению.

Главное в них — текст, рассказывающий об умершем человеке, которому и посвящена чугунная намогильная плита. Бурное строительство, которое ведется в России в первой четверти 18 века, требовало от уральских заводов чугунного литья как сравнительно простых, уже освоенных форм, так и более сложных. Литье предназначалось и для внешнего, и для внутреннего убранства зданий.

Чугунные архитектурные детали использовались не только для уральских построек, но в большом числе направлялись в Петербург и Москву. Немалое значение приобрели в интерьерах столичных домов отливаемые в 1720–1730-х годах в Екатеринбурге камины из чугуна. С ростом Петербурга, расположенного на островах, строительством нового типа дворцовых зданий, украсивших петровскую столипу, появилась необходимость в чугунных решетках, опоясывающих каналы и сады, ограждающие вельможные дворцы от шумных улиц. Уральское художественное чугунное литье, украшая в первой половине 18 века Петербург, формировало одну из замечательнейших и своеобразнейших черт его архитектурного облика, так ярко расцветшую впоследствии и неоднократно воспетую поэтами.

Во второй половине 18 века на Урале продолжаются традиции отливки чугунных изделий, сложившиеся в начале века. Распространенные в этот период уральские намогильные плиты, как правило, отличаются очень большим текстом, порой весьма подробно излагающим события жизни умершего. Отливка такой плиты, сохранение ясности рельефа текста требовали немалого искусства.

Чугунное художественное литье находит в русской архитектуре еще более значительное применение. Чудесные решетки черным кружевом обрамили знаменитые парки, создали красивые прозрачные ограды у спокойных и торжественных классических зданий. Самые различные виды художественного чугунного литья — вазы, статуи, парковые скамейки, решетки и т.д. — были использованы и в архитектуре подмосковных усадеб.

В связи с ростом литейного производства, накопившегося к тому времени немалого опыта в отливке художественных изделий на Урале ускорилось и расширилось освоение художественно сложного литья.

Статуи, бюсты требовали очень сложной формовки, которую не так-то легко было освоить уральским мастерам. Плохо выходили вначале складки одежды, слабо выявлялись глубокие впадины и высокие подъемы. Уральские литейщики не сразу смогли отказаться от привычных взглядов, воспитанных навыками по отливке плит и решеток. Сами качества нижнетагильского чугуна мало содействовали созданию полноценной чугунной скульптуры. Но Уральские мастера смогли создать скульптуры такие как, «Дон Кихот» (Приложение Б, рисунок Б.1), «Балерина» (Приложение Б, рисунок Б.2) и т.д. В преодолении всех, подчас немыслимых в условиях крепостного Нижнего Тагила 18 века трудностей, преграждавших уральской чугунной круглой скульптуре путь в русское искусство, надо отметить подлинный трудовой и художнический подвиг литейщиков Н.Тагила и в первую очередь Т. Сизова. К числу лучших произведений нижнетагильского литейщика принадлежат аллегорические статуи, отлитые им в 60-х годах, «Весна», «Лето», «Осень» и «Зима». Это великолепные декоративные скульптуры, овеянные духом искусства барокко с его любовью к могучим потокам драпировок, выразительной пластике подчеркнуто мощных тел. Чугун в этих статуях становится пластически подвижным, полнозвучным. Игра света и теней, иногда очень глубоких, придает чугунным скульптурам сочную живописность. Форма в статуях не замкнута; все четыре фигуры весьма свободно и энергично развернуты в пространстве.

Таким образом, уже в конце 18 века в уральском художественном чугунном литье происходит зарождение новых качественных явлений, которые впоследствии проявятся с особенной силой.

Отмечая значительно увеличившийся на уральских заводах во второй половине 18 века выпуск художественного чугунного литья и его усложнившиеся формы, следует, однако, помнить, что оно было лишь частью основной продукции завода и не определяло его промышленно-экономического профиля. Так, на том же Каменском заводе, на котором были созданы готические ворота, отливались заводские детали и оковы для арестантов. Достижения и успехи, которых достигло искусство Урала в художественном чугунном литье, не только не умирают вместе с отошедшим в прошлое 18 веком, а, напротив, получают дальнейшее развитие в последующем столетии [5, c. 1–8].

2.2  Златоустовская гравюра на стали

Начало гравировальному промыслу в Златоусте было положено немецкими мастерами братьями Шафами. Приехав в начале 19 века на Урал, в декабре 1817 года набрали первых учеников. Шафы добросовестно передали молодым художникам все свои секреты, в том числе золочение через огонь. В традициях Золингена, а именно им и следовали, художники клинок обычно украшался двумя-тремя символическими рисунками. Чаще всего можно было встретить перекрещенное оружие, веточку лавра, рог изобилия. Все это редко составляло единую композицию. А если и делались такие попытки, то разбросанные по клинку пятна рисунков просто объединялись узкой позолоченной рамкой. Техника исполнения была традиционна: рисунки гравировались иглой. Реже на вытравленном поле клинка применялась возвышенная, рельефная позолота. Взгляните на шпагу, хранящуюся в Златоустовском краеведческом музее. (Приложение Б, рисунок Б.3).

 С первого взгляда даже трудно понять, что изображено на крошечных рисунках. Тонкие, едва заметные линии, прочерченные иглой, теряются в золоте и синении. Оригинальных работ у Шафов в первый период их работы в Златоусте почти не было. Они копировали рисунки с клинков, которые были куплены в Золингене. Исполнителей и заказчиков это пока устраивало. Способ нанесения золота в смеси с ртутью был известен с глубокой древности. Им, например, с успехом пользовались скифские ювелиры при изготовлении сережек. Отдельные мельчайшие детали украшений не сплавлялись, а как бы склеивались «золотой амальгамою», ртуть затем выпаривалась, и крошечные золотые маковые зерна, образующие узор, «прилипали» друг к другу. Так что «секрету» Шафов не одна тысяча лет.

Конечно же, этот способ нанесения золота на сталь был известен оружейникам Тулы, которые еще в 18 веке наносили на именное оружие золотые надписи.

Кстати, на Златоустовском заводе со дня его основания работало, немало тульских мастеров, и возможно, что золочение через огонь было здесь знакомо и до приезда Шафов.

Основным инструментом Шафов была игла. Перед нанесением рисунка они покрывали киноварью всю поверхность клинка. (Приложение Б, рисунок Б.4). После просушки рисунок процарапывался иглой и вытравливался. Все, можно сказать, в пределах правил, ведь именно так работают все граверы — от Дюрера и Рембрандта до наших современников. А вот Иван Бушуев, один из первых учеников Шафов, начал изменять технику гравировки. Он вместо иглы берет в руки кисть и наносит киноварью рисунок. После вытравки рисунок становится рельефным, так как вся остальная плоскость клинка была протравлена. Такую технику исполнения уже трудно назвать гравюрой. Бушуев привнес в нее нечто такое, что не поддается определению.

Действительно, если в руках художника игла — он гравер, если кисть — живописец. А если он взял в руки кисть, но в остальном остался верен технике гравюры? Поэтому специалисты осторожно называют новую технику исполнения гравюры на стали Златоустовской. С приходом на фабрику Ивана Бушуева и Ивана Бояршинова Златоустовские граверы больше внимания уделяют синению и воронению, добиваясь цветовой гаммы от черного до сине-голубого. Клинок нагревался в горне. Сначала сталь начинала желтеть, потом, как бы наливалась кровью, после чего синела. И в этот момент нужно было угадать будущий цвет клинка в переходах синего и голубого, закрепить его в конопляном масле. Золото русские мастера тоже наносили по-своему, варьируя его толщину в зависимости от задумки: от прозрачных мазков до густых и выпуклых поверхностей. Словом, вскоре Шафы с удивлением обнаружили, что им самим приходится учиться у своих учеников. Судя по их более поздним работам, они не стеснялись это делать.

Клинки, украшенные Шафами в двадцатые годы прошлого века, значительно отличаются от их первых работ. Рисунки стали раскованнее, в них наметилось композиционное единство деталей, широкими и смелыми стали мазки золота. В Златоустовском краеведческом музее хранятся шпага и сабля Шафов того времени. (Приложение Б, рисунок Б.5). На сторонах клинка шпаги четкий золотой узор, он тонко проработан, отдельные рисунки: орнамент, дубовые веточки, звездочка, в которой помещен вензель Александра I, — все это объединено единым ритмом. Но особенно интересна сабля. Она посвящена Отечественной войне 1812 года. В клеймах, окруженных сложным орнаментом, летопись боев от Москвы до Парижа. В такой же манере выполнена шпага А. Закревского, находящаяся в Государственном Историческом музее (Москва). Надо сказать, что Шафы, по существовавшей в то время традиции, ставили на работах учеников свои подписи. И сейчас трудно установить подлинное авторство. Интересная с этой точки зрения работа хранится в Златоустовском краеведческом музее. Клинок украшен орнаментом - сложным и пышным, в золоченой рамке фигура воина в древнегреческих доспехах. На обухе клинка возле эфеса надпись «Златоуст. Г. Гра». Но ведь документально установлено, что Гра был полировщиком и никогда не занимался гравированием. Скорее всего, Гра поставил свою подпись так же, как ставили Шафы свою подпись на работах русских художников. А кто же украшал клинок? Судя по технике исполнения, сочетающей в себе тонкость, изящество и смелость композиционного построения, Бушуев. Но так ли было? На это пока никто не ответил. В музеях страны хранятся десятки сабель, палашей и шпаг тех лет, многие из которых не имеют подписи автора — художника, на них просто — «Златоустъ». И, может быть, при тщательном изучении нас ждут удивительные открытия. С 1818 года Шафы практически отстранились от дел, уступив руководство своему ученику Ивану Бушуеву.

И хотя формально все еще возглавляли отделение украшенного оружия, но чувствовали, что их «золотая пора» миновала. В 1823 году в прошении на имя министра финансов об увольнении с фабрики Николай Шаф писал: «Коренной Золингенский завод не в состоянии приготовить такого оружия, какое уже сделано было в Златоусте». В том же году Шафы оставили Златоуст и переехали в Петербург, где открыли свою мастерскую. В их работах того периода особенно заметно влияние молодой, уже русской, Златоустовской школы гравюры на стали. Та же ясность и четкость композиции, богатая цветовая палитра. Клинки с клеймом «Шаф и сыновья» можно встретить во многих музеях страны [2, c. 167–177].

П. Свиньин писал в 1825 году: «Оружейная фабрика — главнейшая достопримечательность Златоуста, предмет, достойный обратить на себя внимание всей просвещенной Европы...» В словах нет преувеличения. Именно тогда, в основном, сложился стиль Златоустовской гравюры на стали. Именно в те годы она получила заслуженное признание не только в России, но и за ее пределами. Творчество Ивана Бушуева и Ивана Бояршинова на многие годы вперед определило развитие нового искусства. Декоративная выразительность, композиционное и стилевое единство, разнообразие сюжетов, глубокий реализм их работ стали примером для художников второй половины 19 века, своеобразной стартовой площадкой в последующих поисках. Но, следует сказать, Златоустовское оружие славилось не только украшением. Металл самого высокого качества — отличие клинков с Урала. И здесь место рассказать о трудах горного начальника Златоустовских заводов Павла Петровича Аносова. Он обладал глубокими знаниями инженера-металлурга и неутомимой душой искателя. Когда речь заходит об Аносове, обычно он ассоциируется с булатом. Во многом тому способствовали сказы Бажова и легенды, которые долгие годы окружали имя ученого-металлурга. Они полны романтических тайн и счастливых случайностей.

Есть в них разноцветные узоры восточных базаров, синие горы и бескрайние степи с башкирскими и киргиз — кайсацкими юртами, смуглыми красавицами в монистах, стариками в лисьих малахаях. И за этой яркой занавесью легенд стоит огромный труд, бесчисленные опыты по выплавке стали, тщательное изучение восточных клинков, предшествовавшие получению булата. Ведь, по сути, именно Аносов стоит у истоков отечественной научной металлургии, качественного сталеварения.

Булат ввозили из стран Востока в готовых клинках или слитках. Сталь эта имеет сложную структуру, отличается высокой упругостью и, кроме того, допускает предельную отточенность. Эти-то вот свойства и ценились оружейниками всех времен. Особенно широко был распространен сварочный булат. Для его приготовления использовали полосовое железо, которое разрубалось на равные части. Затем бралась полосовая сталь и складывался в своем роде «слоеный пирог»: железо, сталь, железо. «Пирог» этот сваривали, выковывали, полученные полосы вновь складывали, раскалив их в горне и обсыпав чугунными опилками, выковывали новую полосу, складывали впятеро и снова сваривали. Откованный и заточенный клинок закаливали по особому рецепту. Как видим, сварочный булат получить было не так просто. «Литой булат» был менее трудоемок: особым способом отжигали литую сталь. Но последний, не уступая сварочному в твердости и гибкости, имел гладкую, блестящую поверхность, в то же время, как и сварочный булат, отличался красивым волнообразным рисунком. Златоустовские мастера под руководством Аносова не только научились варить булатную сталь обоих видов, но и значительно улучшили технологию ее получения. Итогом десятилетней работы стала знаменитая книга П.П. Аносова о булатных сталях. Большое внимание Аносов уделял поискам новых технологий украшения клинков.

Поиск шел и на оружейной фабрике, и в иных местах. В 1834 году эфесный мастер Василий Южаков и клинковый кузнец Карп Вольферц с двумя рабочими Дятловым и Ивановским по заданию Аносова отправились на Кавказ. Там Вольферцу предстояло у оружейного мастера Карамана Элиарова освоить технологию получения сварочного булата, а Южакову изучить искусство насечки и чеканки. Кавказская природа, гордые и искусные во многих ремеслах люди, населявшие край, очаровали уральских мастеров. Подолгу разглядывали они кувшины и блюда знаменитых чеканщиков и с большим пристрастием — оружие. Тонким затейливым узором бежала по клинкам серебряная насечка. Казалось, что не руки мастера создали этот узор, а родился он вместе с металлом в огненном чреве горна. Вернувшись домой, Южаков с жаром принялся внедрять новое дело. Насечка серебром и золотом требовала колоссального терпения. Один из наиболее искусных мастеров насечки Василий Николаевич Костромин (работал на оружейной фабрике в конце 19 века) за двенадцатичасовой рабочий день едва успевал покрыть тончайшим узором квадратный дюйм сабельного клинка. Не каждому удавалось освоить искусство насечки, хотя на первый взгляд технология ее проста: на поверхности стали делаются углубления и заполняются серебряной или золотой проволочкой толщиной до 0,2 мм. Месяцы кропотливого труда уходили на украшение одного только клинка. П.П. Аносов стремился расширить технические возможности украшения оружия. В год поездки уральских мастеров на Кавказ по его указанию Иван и Егор Бояршиновы побывали в Петербурге, где ознакомились с новыми приемами художественной обработки металла. В 1845 году в Петербург отправляется Дмитрий Лукин. Почти год обучался он гравировке и золотой насечке, приемам украшения изделий из металла у придворного оружейника Орлова. А незадолго перед этим в столице по поручению Аносова в 1841–1842 годах побывал Николай Худяков.

Страницы: 1, 2, 3